Глава 12

Николаев проспал почти до обеда. Редкую ночь удается спокойно поспать, а тут шутка ли – заслуженный, едва ли не зубами выцарапанный выходной. Тут уж сам бог велел отоспаться.
Он выпростал руку из-под одеяла, нашарил в изголовье будильник и, бросив взгляд на стрелки, удовлетворенно заулыбался. Ребята сейчас, должно быть, трудятся на полную катушку, благо все в сборе, а он полеживает себе и горя не знает.
Солнце заливало его однокомнатную квартирку, скрадывая скудность меблировки. В его лучах плясала пыль, скопившаяся в углах.
Николаев огляделся вокруг и не без раздражения отметил, что женской руки в доме все же не хватает. Вон и обои потрескались под потолком, и окна давно не мыты. А о горах грязной посуды в кухне и кучах белья в ванной и вспоминать не хочется.
Он на минуту зажмурился, представив, как хлопочет около него миловидная блондиночка в клетчатом передничке, смахивая несуществующую пыль с мебели или подавая на стол вкусные блюда. Но почти тут же, брезгливо сморщившись, прогнал от себя это видение.
Во-первых, он никогда не появлялся дома к обеду. Совсем не близко располагалось его родное учреждение.
А во-вторых… А во-вторых, образ заботливой белокурой супруги тотчас исчез под напором другого, более колоритного.
Та, другая женщина не прыгала вокруг него, пытаясь угодить. Не мельтешила перед глазами с пылесосом и кастрюлями. Она сидела напротив и просто смотрела на него. И было в этом взгляде все, о чем только может мечтать мужчина: и любовь, и нежность, и страсть, и желание.
– Она никогда не смотрела на меня так, – с горечью прошептал Роман. – И вряд ли посмотрит…
В том чувстве, которое, продираясь изнутри, пыталось вырваться наружу, Николаев боялся признаться даже самому себе. Он плевался, когда в его присутствии о ней заговаривали сотрудники, пытался сквернословить в ее адрес и сыпать насмешками, но факт оставался фактом – не думать о ней он не мог. И самое главное: чем больше он о ней думал, тем хуже ему становилось.
А все дело было в том, что за всю свою жизнь, за все свои тридцать восемь лет, Николаев никогда не влюблялся. Нет, конечно же, у мужчины с такой броской внешностью были женщины. Много женщин… Но в его сердце и мыслях поселиться не смогла ни одна из них. Работа, работа и еще раз работа. Она была его матерью, женой и любовницей. Ей он посвящал и зимние вечера, и летние ночи, походя срывая торопливые ласки безликой вереницы несостоявшихся жен и подруг. Это ей он писал послание за посланием вместо романтических стихов и признаний в любви, преумножая тома дел и протоколов дознаний на полках. И это его устраивало! Он был почти счастлив. Нет, конечно же, случалось, что царапнет что-то где-то, когда слушал восторженные речи коллег по работе о первых молочных зубах и первых робких шагах первенцев, но все это было так мимолетно, так малоощутимо, что Роман почти тут же забывал об этом.
Но вот сейчас… Сейчас его зацепило, и зацепило крепко. Удивительно, но исчезло куда-то и идолопоклонение работе. То, без чего он раньше не представлял себе существования, вдруг отошло на второй план и сделалось менее значимым в сравнении с этим чувством. Он бы, может, и справился со всем этим, если бы не мать…
Пару недель назад, усадив его против себя в своем крошечном будуаре, расположенном за их с отцом спальней, она провела морщинистой рукой по его волосам и тихо промолвила:
– Ромочка, что с тобой, детка? Не тревожь ты материнское сердце, расскажи.
– Мать, да ты чего? – опешил он от неожиданности и попытался встать со своего места.
– Не уходи, прошу тебя, – она встревоженно смотрела ему в лицо. – Ты так редко бываешь у нас, но мы не обижаемся. Ты очень взрослый. У тебя такая работа. Каждый твой визит к нам – это праздник.
– Ма, да я знаю. – Роман почувствовал неловкость. – Ты наготовила всего…
– Я сейчас не об этом, – мягко перебила она его.
– А о чем?
– С тобой что-то происходит… И не смей отрицать! Материнское сердце чувствует. – Увидев, что смутила сына, она попыталась пошутить: – К тому же твоя мать имеет в трех поколениях цыганок-колдуний, а нас, как известно, обмануть непросто. У тебя неприятности по службе?
– Нет. Там все в порядке. – И чтобы окончательно развеять ее опасения, приложил руку к груди. – Клянусь, ма! На работе все в порядке.
– Тогда это женщина! – обрадованно выдохнула она. – Я это поняла, едва ты вошел.
– Что ты поняла? – Роману сделалось совсем нехорошо – если его чувства так отчетливо видны окружающим, то какой он, к черту, сыщик…
– Не переживай, – словно читая его мысли, попыталась она его успокоить. – Это может заметить только мать или человек, который сильно тебя любит…
Он промолчал. Глядя в черные материнские глаза, которые с возрастом не утратили своей выразительности и красоты, Роман мучительно боролся с желанием все ей рассказать. Как бывало в далеком детстве, когда он клал ей голову на колени и вместе со слезами выплескивал все свои ребячьи обиды. Нет ничего целительнее материнских рук. Их ласковое тепло способно залечить и ссадины, и порезы, и духовные раны на душе. Но то было в детстве…
– Ты влюбился, сынок, – тихо сказала мать, ни о чем больше не спрашивая. – И что бы ты ни говорил, что бы ни напридумывал сам для себя, я вижу – ты влюбился.
– Чушь! – взорвался он и, тут же опомнившись, виновато пробормотал: – Извини, мать. Но…
– Т-с-с, – она приложила палец к его губам и попросила: – Посиди тихо несколько минут. Не возражая и не споря со мной. Просто посиди и послушай…
История, рассказанная ему матерью, поразила и рассмешила его одновременно. Было в ней что-то и от древних былин, и от россказней старухи Изергиль.
Вся суть ее сводилась к тому, что над древним родом молдавских цыган, из которого происходила мать Романа, тяготело страшное проклятие. А виновником сего проклятия стал его пра – , пра – , пра – и еще бог знает сколько веков назад живший предок.
– Что там случилось, теперь уже никто не узнает, – подвела черту под своим рассказом мать Романа. – История эта передавалась из уст в уста из поколения в поколение. Со временем часть правды была утрачена, что-то приукрашено, обросло ненужными подробностями, но сам финал этой печальной истории не менялся никогда.
– Так я не понял, что же все-таки случилось? – с легкой иронией поинтересовался Роман.
– Смеешься, – мать легонько шлепнула его по макушке. – Суть этой истории в том, что тот нелюдимый цыган оттолкнул ее от себя, ту девушку, которую любил всем сердцем, поскольку не желал нарушать клятву верности своей умершей супруге. Мучился, страдал, но не признался ей в этом. А она, отвергнутая им, прокляла его и весь его род на веки вечные.
– Мать, так я и не понял, в чем суть этого проклятия? – Роман уже нетерпеливо поглядывал на часы.
– Суть, мой милый мальчик, в том, что девушка эта умерла, покончив жизнь самоубийством.
– А он?
– А он прожил после этого дня два, не больше.
– Тоже самоубийство? – понимающе кивнул он головой.
– В том-то и дело, что нет. – Глаза матери сделались бездонными, и тоном, полным таинственности, она произнесла: – Проклятие в том и заключалось, что, отвергнув любовь, человек должен был умереть в страшных муках…
Тут Роман не выдержал и расхохотался:
– Ну, мать, ты даешь! От чего? От повышенного давления? Или, быть может, от разрыва сердца? Можешь не переживать – мне такое не грозит. Медосмотр недавно пройден с прекрасными показателями.
– Слава богам! – Мать суеверно постучала по деревянному подлокотнику кресла. – Но если ты, любя, будешь душить это в себе, не дашь выхода этому чувству, то не видать тебе счастья, сыночек!
– Да ладно тебе. – Многозначительно посмотрев на часы, Роман поднялся со своего места и, поцеловав мать в смуглую щеку, виновато пробормотал: – Засиделся я… Пора…
– Кто она, Ромочка? – Мать поднялась за ним следом и, глядя на него снизу вверх встревоженными глазами, повторила: – Кто она? Кто эта женщина, лишившая покоя моего ребенка? Изменившая цвет его глаз?
Он тогда отшутился, забормотал что-то о вечном недосыпе и усталости и поспешил уехать. Небылица, поведанная матерью, вылетела у него из головы, стоило ему выйти за дверь родительского дома. Он был до мозга костей прагматиком и всяческие романтические бредни воспринимал не иначе как красивый фольклор. Но, лежа сейчас в своей собственной кровати и разглядывая давно не беленный потолок, Николаев вдруг вспомнил встречу недельной давности и против воли признал, что во всей этой легенде какая-то здравая мысль все же есть…
Ксению в тот день он заметил еще издали. Светлые льняные брюки, тоном темнее такой же льняной пиджак. Цвета чайной розы косынка вокруг шеи и легкая сумка через плечо. Она шла мимо прилавков, совершенно бесцельно разглядывая выставленные товары. У него даже сложилось впечатление, что она попросту убивает время. Но нет… Остановилась около баночек с соусом. Повертела в руках одну из них и, поставив на прежнее место, вновь медленно пошла вперед.
Николаев шел за ней следом, как завороженный глядя на колышущуюся массу ее смоляных волос. И с какой-то сладостной болью припоминал, как она говорила ему, лежа на больничной койке, что всегда любила короткие стрижки. Но теперь из-за шрама ей придется отращивать длинные волосы. И, к слову сказать, это ей шло куда больше…
Ксения неожиданно исчезла из поля зрения, и Николаев заволновался. Ведь буквально секунду назад он видел ее силуэт между стеллажами с соком, и нет нигде. Он заозирался и, так ее нигде и не обнаружив, пошел к выходу.
Кассир, молоденькая девушка в голубом форменном халатике, мгновенно среагировав, стрельнула в его сторону глазками, призывно сложила пухлые губки и нарочито медленно принялась перекладывать его покупки. Ответив ей дежурной улыбкой, Николаев быстро рассовал все по пакетам и выскочил на улицу. Ксении нигде не было видно.
Непонятно отчего, но он расстроился. Солнечный августовский день сразу потускнел, сделавшись излишне пыльным и душным. Проходящие мимо горожане норовили заглянуть в его открытую машину – это ему не понравилось. Николаев, раздражаясь все больше и больше, покидал покупки, запер багажник и совсем уже было уселся на свое водительское сиденье, как над ухом у него даже не прозвучало, а прошелестело:
– Все следишь за мной, мент?..
Он вскинул голову и не сразу даже рассмотрел ее из-за бьющего в глаза солнца. Только темный безликий силуэт, склонившийся к нему, и этот дурманящий запах. То ли духи, то ли мыло, а может, просто запах ее тела.
– Ч-что вы сказали? – не сразу сумел справиться он с волнением.
Она промолчала, обогнула машину спереди и, открыв дверцу, уселась рядом с ним.
Никогда не думал Николаев, что близость женщины может так повлиять на него. Сердце забилось где-то в горле. Ладони, сжимающие руль, сразу вспотели. А язык… Язык просто отказывался повиноваться.
– Так что тебе от меня нужно? – Ксения закинула ногу на ногу и полезла в сумочку за сигаретой. – Как женщина я тебя не интересую. В прошлый раз ты мне ясно дал это понять.
– Ну и?… – неопределенно буркнул Роман, пожалев о своем опрометчивом заявлении.
– Это я у тебя спрашиваю – ну и?! Долго ты будешь за мной по пятам ходить? – Длинным тонким пальцем она стряхнула пепел в открытое окно. – Куда ни повернусь – всюду ты! В клинике покоя не давал своими дурацкими вопросами. Хотя я сама была пострадавшей и даже, может быть, более чем…
Она на мгновение замолчала, и Николаев отметил, как по лицу ее пробежала едва заметная тень. Отчего-то это его укололо.
– Сейчас тебе что от меня нужно? – Она выбросила недокуренную сигарету на улицу и пристально уставилась на него.
– Убит твой сосед, – неопределенно протянул он, как завороженный глядя в бездонные глаза напротив.
– И что?! Сейчас на его жилплощади его сынок-придурок поселился. Так скажу тебе – оторва еще та! Войну мне негласную объявил…
– То есть?! – вскинул бровь Николаев и опять удивился непонятному чувству, ворохнувшемуся внутри. Ощущение это было чем-то сродни желанию защитить ее, и это не могло не настораживать.
– Да так… Пакости разные друг другу делаем. – Она устало махнула рукой, и во всем ее облике ему почудилась какая-то обреченность. – Я к тому веду, что, если с этим молодым козленком что-нибудь случится, опять меня обвинишь?
Подобный вопрос никогда бы не вызвал в нем замешательства, сиди рядом кто-нибудь другой. Но сейчас…
– Посмотрим… – последовал его более чем лаконичный ответ.
– Вот-вот. Я так и думала… – Она тяжело вздохнула. – А почему бы вам всем не оставить меня в покое? Это ведь единственное, о чем я прошу все последнее время. Разве это так много?..
– Да нет, просто… – Он замялся.
– Что?! Ну что?! Ты тоже будешь говорить мне о том, что мне хотят помочь?! Что люди вокруг честны и бескорыстны, и я, дрянь неблагодарная, должна быть просто счастлива?! Так?
– Ну что-то вроде этого. – Николаев заерзал на месте, почти физически ощущая силу ее неприязненного отношения ко всем дары приносящим.
– А мне этого не нужно! – Она сверкнула глазами и взялась за ручку двери. – Потому что я никому из вас не верю. И перестань ходить за мной!..
Она ушла, хлопнув дверью. А он остался сидеть, невидящими глазами глядя перед собой. Сил и желания завести машину и уехать отсюда куда глаза глядят просто не было. Жуткая пустота, горечь и что-то еще, отдаленно напоминающее одиночество, затопило Николаева изнутри. Затопило настолько сильно, что он впервые за всю свою жизнь почувствовал, как болит сердце…
Настойчивый звонок в дверь прервал плавное течение его невеселых мыслей, и Николаев нехотя поднялся с кровати.
Леня Усачев ворвался в квартиру как смерч и сразу ринулся на кухню.
– Что ты там хочешь найти? – насмешливо приподнял бровь Роман.
– Пожрать ничего нет? Я позавтракать не успел. – Леня обескураженно разглядывал пустые полки холодильника. – Так… В магазине ты еще не был.
– Я нигде еще не был. Я спал…
– Да?! – Усачев хлопнул дверцей холодильника и с протяжным стоном опустился на табуретку в углу. – Так время-то уже обеденное!
– И что? Часто мне выспаться доводится? Чаю хочешь? – Николаев поставил чайник на плиту и добавил: – Правда, без сахара, но с печеньем.
– Давай, – без особого энтузиазма промямлил Леня и потянул из хлебницы полузасохший кусок черного хлеба. – Вот дожил! Хлеба и того нет. Жениться тебе надо, гражданин начальник. Ой, жениться надо…
– Зачем? Ты вот женат, а по моим хлебным полкам шаришь, – не без ехидства хмыкнул Роман, ополоснув пару чашек и ставя их на стол. – Не вижу преимуществ…
– Это ты зря! – Леня хитро прищурился. – В семейной жизни масса преимуществ. А что по твоим полкам шарю, так это в силу объективных причин. И одна из них – это мое ночное дежурство.
– Иди ты, – беззлобно огрызнулся Николаев и закурил. – Как там у вас?
– Ты знаешь, все тихо. Будто все бандиты и убийцы решили сегодня вместе с тобой отдохнуть. Я потому и сорвался к тебе. Дай, думаю, проведаю шефа. – Вид у Усачева сделался совсем уж загадочный. – Слышь, Ром… А может, тебе и вправду жениться?
– Ага… Завтра… Только невесту подгони.
– Так есть вроде бы… – Леня заерзал от нетерпения и, стараясь как можно деликатнее донести до Романа свою мысль, осторожно проговорил: – Она мне вроде тоже…
– Что тоже? – Взгляд Николаева сделался жестким.
– Ну… нравится… Красивая…
– А кто?
– Да ладно тебе! – Он сорвался с места к засвистевшему на плите чайнику. – Что мы, дураки, что ли?! Не видим, как ты мучаешься?!
– Ах вон оно что?! – С силой вдавив окурок в пепельницу, Николаев встал и железно отчеканил: – Я вас всех, мать вашу, премиальных лишу, если услышу еще что-нибудь подобное! Ишь, сваха какая выискалась! Это они тебя ко мне командировали?! Я вас…
Он принялся метаться по кухне, размахивая руками и рассыпая угрозы в адрес сердобольных сотрудников. Его гневные речи, может быть, и возымели бы действие, не выгляди он так комично в тапочках на босу ногу и в трусах. Украдкой улыбаясь, Леня словно ничего не замечал. Заварил молча чай. Разлил его по чашкам и, отыскав на верхней полке шкафа сахарное печенье, выложил его в вазочку.
– Прошу вас! – Приглашающе вытянув обе руки в сторону стола, Усачев как можно виноватее поглядел исподлобья на шефа.
– Ишь! Распустились! – напоследок вымахнул в стол кулак. – О судьбе моей пекутся! А что раскрываемости нет по району, так это у меня голова должна болеть? Чего скалишься?!
– Я?! – Леня приложил руку к сердцу. – Я скалюсь?! Да разве ж я посмел бы, гражданин начальник?!
– Гад ты, Ленька! – в сердцах выдал ему Роман и все же попытался улыбнуться. – Пользуешься тем, что мы друзья с тобой… А то послал бы я тебя…
Усачев шумно втянул в себя чай, откусил печенье и, поняв, что основная часть прений, самая гневная, уже миновала, вкрадчиво спросил:
– Ром, ну ты же не будешь отрицать, что она тебе нравится?
– Кто? – на всякий случай поинтересовался Николаев, не желая, как мальчишка, попадать впросак.
– Ксения Николаевна, – с придыханием выдал Леня. – Та жгучая брюнетка с кошачьими глазами и повадками рыси. Та самая, при имени которой ты кривишься и воротишь нос. Но ты ведь не зря натаскивал нас, сыщик! Мы же не дураки. Мы же все видим…
– И что вы видите? – сделал последнюю попытку отпереться Николаев, машинально помешивая ложечкой пустой чай.
– Влюбился ты, Рома! Ох и влюбился! И лучше бы тебе не влюбляться, но… – Усачев печально вздохнул. – Но коль уж так начертано судьбой, то ничего не поделаешь…
Роман и слушал, и не слушал его. Потягивая обжигающе горячий крепкий чай, он мысленно ругал себя всякими словами за то, что пропустил момент, когда его чувства возымели верх над разумом. Надо же было так влипнуть, черт возьми! Что за ирония судьбы? Ведь по – падались девушки с прекрасными данными, милым нравом, из хороших порядочных семьей. А он все нос воротил. Не время. Не сейчас. Еще рано об этом думать, о семье в смысле. Вот она, любовь-злодейка, и преподнесла ему сюрпризец в облике этой, как ее там Ленька назвал – кошка? Точно! Кошка и есть. Независимая, гордая. Гуляющая сама по себе. Да к тому же еще и с героическим прошлым…
– Все бы ничего, кабы не эта ее уникальная способность попадать в различные переделки, – вторил вслух Леня его собственным мыслям. – Так-то, может, ты и приручил бы ее.
– Ну, давай выкладывай, что накопал, – лениво перебил его проповедь Николаев, отставляя в сторону пустую чашку. – Ты же не просто так ко мне притащился в такую даль. Что-то в заначке имеешь на нашу леди.
– Нет, ну ты даешь! Вот это да!
Усачев усиленно пытался изобразить восхищение, но по тому, как фальшиво прозвучала его последняя фраза, Николаев понял, что новости не из приятных. Он прищуренным взглядом осадил не в меру разошедшегося сотрудника и кивком головы благословил на откровение.
– Да новостей-то особенно никаких, – начал мямлить Леня, опуская глаза. – Только барышня наша… Как бы она того…
– Ну что того-то, мать твою?! – не выдержал Роман. – Хорош канючить! Доложить по полной форме!
– Я не знаю, – честно признался тот. – Я не знаю. Чего-то плохо пахнет вся эта история с убийством ее соседа. Шепнули мне, что он начал круги нарезать вокруг Шерстневой.
– Это та дамочка, что нашу леди сместила с трона?
– Она самая… Накануне гибели видели его с пареньком одним. По описанию очень на сына его похож. Долго в баре сидели, беседовали. На другой день этого самого Володю убили. А тут совсем чертовщина какая-то получается…
– Что?
– Да я про оружие…
По тому, как маялся Леня, пытаясь подобрать слова, Николаев понял, что самое главное откровение еще впереди.
– Володя был убит из пистолета, который проходил по одному делу несколько лет назад, – не обманул тот его ожиданий.
– Так, уже теплее, – приободрил Николаев не в меру исстрадавшегося коллегу.
– Подозреваемым по тому убийству проходил некто Игорь Коновалов. Наши пацаны, кто его брал, могли поклясться, что видели, как он стрелял. Куда он смог пульнуть пушку в тот момент, черт его знает! Все обыскали потом. Каждый сантиметр на карачках – все без толку. Парень смог выйти сухим из воды. Крутые покровители. Классный адвокат. Дело даже до суда не довели. А теперь вдруг то же самое оружие всплывает…
– А кто такой этот Игорь Коновалов?
– Игорь Коновалов – покойный дружок нашей всеми уважаемой Ксении Николаевны…

Глава 14

– Роман Николаевич, разрешите обратиться? – Леня Усачев шутливо щелкнул каблуками ботинок, склонил голову чуть набок и уже тише добавил: – Ром, давай выйдем…
Они вышли из здания милиции и, обогнув угол, очутились на маленьком пятачке, обсаженном кустами сирени. Кустарник разросся, с каждым годом все сильнее и сильнее нависая над асфальтированной площадкой, постепенно образуя что-то вроде веранды. Сотрудники местного РОВД любили сиживать в редкие минуты затишья на скамеечках в густой прохладной тени, когда от духоты кабинетов начинала болеть голова.
Сегодняшний день теплом особенно не баловал. С утра побрызгал мелкий холодный дождь, первый предвестник грядущего осеннего ненастья, поэтому скамейки были пусты.
– Присядем. – Леня указал на одну из скамеек и первым пошел к ней.
Николаев двинулся следом, машинально доставая сигарету. Гадать о причине такой таинственности ему долго не пришлось, потому что не успел он присесть, как Усачев его ошарашил:
– Пушка у нее, Ром.
– Откуда знаешь? – Роман тяжело опустился рядом и глубоко затянулся.
– Ребята тут одни попались. Пьяный дебош. У одного стреляная рана. Раскрутили без усилий. Он все и выложил как на духу.
– Ну что? Что?! – повысил голос Николаев, едва не поперхнувшись дымом. – Долго будешь вокруг да около ходить?
– Сказали, что их кто-то нанял за две сотни рублей разобраться с одним парнем. Они его подкараулили. Начали бить. Тут эта баба вывалилась откуда ни возьмись. Они хотели и ее за компанию отделать. Но у нее оказалась пушка, и баба подстрелила одного.
– А с чего ты решил, что это она? – вяло поинтересовался Роман, чувствуя неприятную горечь во рту.
– Адрес… – Леня заерзал и поднял воротник пиджака. – Прохладно, однако… Они указали адрес и хорошо ее описали. Второй такой нет, ты же знаешь…
– А пуля?
– Прошла навылет. Так что остается только гадать – та ли это самая…
Николаев встал и, разминая ноги, прошелся по тесному пространству площадки. Конечно, Усачев был ему другом. Вместе учились в школе. Вместе поступили в школу милиции. Да и на свадьбе у них Роман был за свидетеля. Но то, о чем он хотел его попросить сейчас, выходило за рамки простого дружеского одолжения. Оставить без внимания поступивший сигнал о том, что кому-то захотелось пострелять этой ночью, значило наплевать на свои должностные обязанности. А Леня был не просто ментом, он был ментом по призванию. И невзирая на беспредел, творящийся повсюду, до сих пор свято верил в торжество справедливости. Сам Николаев давно утратил подобное иллюзорное отношение к своей профессии, считая себя кем-то вроде ассенизатора человеческих пороков. Он просто делал свое дело, потому что умел его делать, и все Ленькины разговоры о светлом будущем без преступников цинично высмеивал.
«Пока существует в мире и душах людей зависть и алчность, всегда будет место правонарушениям, – нравоучительно поднимал вверх указательный палец Николаев. – И если общество можно исцелить физически, избавившись от маньяков, извращенцев и серийных убийц, то заставить всех людей мыслить одинаково – практически невозможно…»
Николаев остановился перед скамейкой, на которой застыл в немом ожидании Усачев, и тяжело вздохнул. Начать сейчас разговор было для него самым трудным. Как объяснить? Что сказать? Ведь тот всегда верил ему. Считал одним из честнейших людей своего окружения. А тут такое…
– Слушай, Леня, – Роман стрельнул окурком в кусты. – Если я тебя попрошу…
– Не нужно просить ни о чем. – Леонид поднялся со скамьи и подошел к другу почти вплотную. – Я верю тебе, Ром. Если ты хочешь, чтобы я промолчал, то я буду нем как рыба. Просто…
– Что?
– Я просто боюсь за тебя. Вдруг окажется так, что она в самом эпицентре всех заморочек и непонятностей и с той пропавшей невесть куда пушкой, и с убийством ее возлюбленного. – Видя, как Николаев болезненно поморщился, он поспешил добавить: – Извини… Вот ведь черт!
Леня нервно заходил взад-вперед.
– Угораздило меня, – тихо обронил Роман. – Я знаю, что ты правильный мент, Ленька, и поэтому не хочу злоупотреблять ни дружбой нашей, ни положением служебным. Просто прошу дать мне время. Я постараюсь до всего докопаться сам. Я сумею, будь уверен.
– Я могу тебе помочь? – Леня глазами побитой собаки смотрел на Николаева. – Ты только скажи!
– Нет. В этой игре совсем другие ставки. Совсем не те, что всегда. Но все равно спасибо тебе. Идем. Мне Наташка-секретарша уже четыре раза кулаком в окно грозила, видимо, шеф заскучал. Идем…
Телефонные звонки, посетители, правонарушители. Все ежедневная круговерть затопила их, как обычно, с головой, мешая спокойно вздохнуть. Ребята метались как чумовые, разрываясь между выездами и обязательной бумажной волокитой. Поэтому, когда ближе к ночи Усачев положил перед Николаевым тоненькую папку, лишенную обычного номерного знака, тот непонимающе поднял на него глаза.
– Полистай. – Леня протяжно зевнул. – Может, что интересное тебе здесь откроется.
Фамилия женщины, которую Усачев выписал печатными буквами, ни о чем не говорила. Но, прочтя еще пару абзацев его мелкого убористого почерка, Николаев возблагодарил судьбу за то, что она послала ему друга в лице Лени Усачева.
– Откуда все это? – Николаев с благодарностью поднял глаза. – Когда ты, мать твою, только успеваешь? Ну, спасибо, брат!..
– Как она тебе? – Леня подошел к его столу и заглянул ему через плечо. – Фотография пятилетней давности. Сделал ксерокопию в паспортном столе. Но сохранилась дамочка великолепно. Если лучше не стала…
– Понял. – Николаев захлопнул папку и швырнул ее в верхний ящик письменного стола. – Считаешь, что нужно начинать оттуда?
– Ксения Николаевна разговорчивостью не отличается, если я правильно понял. – Леня сел на свое место и вытянул ноги на соседний стул. – А эта белокурая дива, по моим сведениям, особенным умом не отличается. Попробуй…
Шершнева Лия Павловна встретила Николаева настороженно. Вытянув длинные ноги в дорогих ажурных чулках едва ли не на середину кабинета, она томными глазами смотрела на сосредоточенного опера и все силилась понять, что же ему от нее нужно. Разговор ведет беспредметный, перескакивая с одной темы на другую. Никаких вопросов практически еще не задал. Да и сам визит назвал неофициальным.
А может быть, она заинтересовала его как женщина? Лия взмахнула несколько раз густо накрашенными ресницами и позволила себе немного расслабиться.
– Так вы говорите, что ни разу не пользовались услугами нашего ателье? – Она обнажила в улыбке мелкие ровные зубки. – Напрасно, напрасно…
Николаев залопотал что-то о скудных окладах работников правоохранительных органов, будто ей это очень нужно! Попробуй возьми с него деньги. Тут же на запястьях наручниками щелкнет. Так, из интереса, можно было бы с ним развлечься. Лия прерывисто вздохнула, отчего ее почти не прикрытая грудь трепетно колыхнулась. А что? Мужик видный. Фигура как у атлета. Бедра стройные, красивые. Да и физиономия опять же смазливая. Ишь глазищи-то как мерцают! Наверняка в крови какая-нибудь азиатская примесь есть.
– Акции? – Уловила она последнюю фразу. – О-о-о! Сейчас все только и говорят, что об акциях. А что в них проку? Это хорошо, когда предприятие прибыльное, а так что?
– Ну… Я думал, что это дает право голоса, – осторожно вставил Роман.
Лия фыркнула и почти незаметным движением еще выше подняла юбку.
– Акции… Это все дребедень. Нет ничего долговечнее и надежнее денег.
«Совсем дура!» – не мог не согласиться с мнением друга Николаев и как можно обворожительнее улыбнулся:
– Не могу вам возразить. Но ваше предприятие, если не ошибаюсь, прибыльное?
– Кто вам сказал? – сразу насторожилась Лия.
– Никто, – недоуменно пожал плечами Роман. – Просто все поставлено на широкую ногу. Да и сама хозяйка выглядит на редкость процветающей…
«Сытой и глупой, – хотелось ему добавить. – Причем настолько, что разговорить ее не составит большого труда. Стоит лишь почаще задерживать взгляд на ее мускулистых ногах».
Что он и сделал. Медленно, словно поглаживая, он двинулся блуждать взглядом по ее ногам. Причем делал это настолько искусно, что Лия зарделась от удовольствия.
– Может быть, еще кофе? – грудным голосом спросила она.
– Что? – Он будто бы с огромным трудом оторвал свой взгляд от ее конечностей и судорожно сглотнул: – Простите…
– Я говорю, может, выпьем чего-нибудь? – Мысленно раздев его почти до пояса, она, полуприкрыв глаза, выдохнула: – Чего-нибудь такого, от чего играет кровь?
«Как плохая актриса из грошового представления!» – едва не сплюнул Николаев и поспешно закивал головой. Дама без труда двигалась фарватером, который был им аккуратно указан.
Вернулась она минуты через три, неся в руках початую бутылку дорогого коньяка и пару пузатых рюмок. Поставив все это на низкий столик, подле которого расположился в кресле Николаев, Лия выглянула в приемную и тоном, не терпящим возражений, приказала:
– Ко мне никого не пускать! И дай-ка мне сюда ту коробку конфет.
Секретарша сунула ей в дверь огромную коробку фабрики «Красный Октябрь» и скользнула понимающим взглядом по притихшему Николаеву.
– Вы знаете, Роман, – Лия пахнула на него терпким запахом элитных духов, – в нашей с вами жизни много общего.
– Да? – совершенно искренне удивился он, будто бы мимоходом задев ее колено. – И в чем же вы находите это сходство?
– Слушай, давай на «ты», – предложила она и, взяв бутылку, разлила коньяк по рюмкам. – Не возражаешь? Я на правах хозяйки…
– Конечно, конечно, – заулыбался он и запустил руку в коробку с конфетами. – С детства люблю сладости.
– Значит, ты добрый. – Она широко заулыбалась и пододвинула кресло поближе. – Давай выпьем за знакомство. Хочу, чтобы оно было как можно продолжительнее…
«Да не дай бог!» – чуть не поперхнулся коньяком Роман.
Но, делая ставку на ее слабые умственные способности, он немного ее недооценил.
Лия Павловна не была совсем уж глупышкой, просто никогда звезд с неба не хватала. Редко бывала удачливой, мало бывала счастливой. Отсюда и самый страшный из пороков – зависть – прочно укоренился в ее сердце. Она завидовала всем и всегда. Завидовала тому, что у соседки квартира теплее и окна на солнечную сторону. Завидовала, когда кто-то успевал проскочить на светофоре прямо у нее под носом. Но больше других она завидовала Ксении. Ее работоспособности, везению, а главное, тому, как на нее западали мужики. Поэтому, когда с той случилось несчастье, она испытала что-то вроде благоговейного удовлетворения. Вот, мол, не все кошке масленица. А предложение заменить Ксению на посту директора ателье восприняла как благословение божие.
Но фортуна и тут повернулась к ней спиной. Все ее полномочия сводились к подписыванию дурацких бумажек да к отчету перед этим скотом. При воспоминании о его нагловатой физиономии ее вечно передергивало.
Многие ночи, лежа в постели без сна, Лия вынашивала планы мести. И тут на тебе – в гости к ней пожаловал не кто-нибудь, а сам гражданин начальник. Поначалу насторожившись, она почти тут же расслабилась, поняв, что весь его интерес сводится лишь к тому, чтобы залезть к ней под юбку. Ну что же, чем не повод поймать его на крючок? Чем не орудие мести?..
– Так в чем же наше сходство? – прервал ее хаотично мельтешащие мысли Николаев и, видя ее непонимающий взгляд, пояснил: – Вы сказали, что в нашей с вами жизни много сходства…
– А-а-а, ну да, конечно, – Лия хихикнула. – Ну, я, наверное, имела в виду то, что… А собственно, какая разница, что я имела в виду? Давай лучше еще выпьем.
«Ну и экземпляр! – Роман подставил свою рюмку, сосредоточенно разглядывая темную пахучую жидкость, переливающуюся в стакан. – С кем только не приходится общаться!..»
– Роман! – Лия уткнулась острыми коленями в его ногу. – Ничего, что я так запросто?
– Конечно, конечно. Как я уже говорил, мой визит носит неформальный характер, так что без условностей…
– Давай выпьем на брудершафт!
«Начинается!» – Он едва не заскулил.
Но деваться было некуда. Раз уж сам навязал ей правила игры, приходилось играть и по ее пунктам тоже. Он согнул руку в локте и, дождавшись, пока она вденет в образовавшееся полукольцо свою, пригубил коньяк. Лия шумно дышала ему на ухо, лопоча что-то о карме, слияниях душ и прочей чертовщине. Роман кисло улыбался ей в ответ, изо всех сил стараясь, чтобы его не стошнило от ее другой руки, шарящей по его телу.
И как ему раньше могли нравиться женщины, подобные Лии?! Что он находил в этой голубоватой вялой коже, сквозь которую просвечивали разветвления кровеносных сосудов? В чем он находил прелесть? В этих лишенных огня сереньких глазках или в их кажущейся слабости?..
А Лия, видя, как судорожно сглатывает Роман, как прерывисто он дышит, едва не хохотала, празднуя победу. Могла ли она предположить, что этот мачо так быстро попадет в расставленные сети? Не стоило, пожалуй, раскручиваться и на угощение. Мальчик и так спекся, едва переступил порог. А уж когда она начала трогать его, то тут уже не осталось никаких сомнений – парень готов на все ради…
– Хочешь меня? – просипела она как можно сексуальнее ему на ухо.
– Д-дд-да… – Николаева едва удар не хватил от скоротечности развития событий. – А-а-а… Ну не здесь же!
– Разумеется! – Лия резко встала на ноги, посчитав, что этому распустившему слюни менту и так хватит зрелищ. – Сегодня вечером… У меня… Но только при одном условии…
– Говори, – коротко попросил Роман, внутренне напрягаясь сверх всякой меры.
Она прошлась на высоких каблуках от двери к стене, от стены к окну, вкладывая в свою поступь всю похотливость дешевой шлюшки, и, нацелив на него указательный пальчик, отрезала:
– Я буду твоей, если ты навлечешь на голову одного говнюка хорошие неприятности. Ну а если этих неприятностей будет вагон и маленькая тележка, то ты узнаешь, что такое рай…
«Чью роль она сейчас исполняет?» – Николаев изо всех сил старался не смотреть на нее как на убожество, но давалось ему это с огромным трудом.
– И?..
– Этот мудак выставил меня словно щит впереди себя! – начала она с пафосом. – Он заставил меня скупать эти дурацкие бумажки! А в итоге…
– В итоге? – Он готов был задушить ее, лишь бы заставить говорить быстрее и точнее, а не выделываться на манер бездарного паяца.
– Я как была пешкой, так и осталась! – Лия приложила платок к уголкам глаз, исподтишка наблюдая за Николаевым. – Ты поможешь мне?!
«Черт бы тебя побрал! Имя! Говори быстрее!!!» – Николаев аж вспотел от нетерпения, но профессионализм – дело великое, поэтому все, что она от него услышала, так это короткое:
– Его имя…
– Его зовут Максим. Он муж подруги Ксении Николаевны, которая была здесь до меня директором. – Лия призывно улыбнулась. – Ты знаешь, по-моему, твое желание мне помочь заслуживает маленького аванса…
Через пятнадцать минут Николаев покинул стены ее кабинета.
Он довольно улыбался.
Не было лишено улыбки и холеное лицо Лии Павловны.
В конечном итоге каждый из них получил то, что хотел. И если не брать в расчет тернистость пути, по которому им пришлось пройти, следуя к заветной цели, то они могли бы быть вполне довольны собой…

Глава 16

Первое, что увидела Ксения, придя в себя после ранения и открыв глаза, было мучнисто-белое лицо Виктора.
– Ох, господи! – еле слышно прошептал он и отчаянно закрутил головой. – Эй! Кто-нибудь! Сюда! Она очнулась!
Кто-то забегал, заметался, мельтеша перед ее глазами голубоватыми больничными халатами, марлевыми повязками и озабоченными донельзя глазами.
Понять что-то в их суровой профессиональной терминологии ей было сложновато. Она вновь повернулась к Виктору и еле слышно спросила:
– Где я?.. – ненадолго замолчала и, поразмышляв, испуганно добавила: – И кто я?!
Следующие недели слились для нее в сплошной непрекращающийся поток поступающей информации. С ней были предельно осторожны и вежливы. Оберегали как могли от чего-то больно ранящего, но Ксюша, забывшая практически все, подсознательно все же чувствовала, что предыстория ее попадания в эту платную клинику ужасна…
Память вернулась к ней много позже. Как-то вдруг она вспомнила все сразу. Виктор и приставленный к ней психолог уже почти отчаялись услышать от нее что-то, кроме «не помню», «не знаю», «я забыла», когда однажды утром она вдруг спросила:
– Где Тимошка?
– Наконец-то! – Виктор едва не прослезился. – Ты вспомнила?! Ксюшенька, ты вспомнила!
Все остальное было бы быстро расставлено по своим местам, если бы не ее нежелание. Ксюша отчаянно сопротивлялась их стремлению вернуть ей память. Она даже мыслям своим приказала не подходить к этой запретной черте. То просила вколоть ей снотворного, то открещивалась усталостью и опять же пыталась уснуть. Оттягивая как можно дольше момент своего окончательного прозрения, Ксюша мрачнела день ото дня.
– Ксюшенька, – умолял ее Виктор, беря за руку, ставшую почти невесомой. – Ты пойми, это важно не только для следствия. Это нужно не только твоим подругам, которые измучилась и издергались, дожидаясь твоего возвращения. Это нужно в первую очередь тебе…
Виктор оказался не прав. Когда вся правда нахлынула на нее своей ужасающей действительностью, ей захотелось умереть.
– Зачем ты меня спас?! Скажи, зачем?! Лежала я там в луже крови, и пусть!!! – рыдала она, отталкиваясь от заботливых рук Виктора. – Почему ты не помог ему?!
– Потому что он был уже мертв, а ты дышала… – пытался оправдаться Виктор и прятал лицо в ладонях. – Я ведь чуть не обезумел тогда. Я не помню даже, как мне удалось все это провернуть: выкрасть тебя, объявить мертвой и спрятать в этой клинике.
– Не нужно было этого делать! Не нужно!
Она замкнулась, перестала есть, пить, отвечать на вопросы. Состояние ее здоровья резко ухудшилось. Врачами сразу были запрещены все визиты подруг, знакомых и оперативников. Допущен был только Виктор. Именно ему они и посоветовали забрать ее из клиники и увезти куда-нибудь.
Где только они не побывали! Начали с Рима и Парижа, а закончили Америкой. Он как мог развлекал ее, покупая цветы, наряды, украшения. Водил в театры и рестораны. Но она оставалась безучастной. Лишь однажды она хоть как-то проявила себя. Это случилось, когда он предложил ей съездить в Венецию.
– Зачем?
– Там прекрасно, – начал он с воодушевлением, укладывая в чемодан разбросанные по ее номеру платья. – Это город всех влюбленных… Там совершается таинство…
– Я не влюблена, – отрезала она, прерывая его красноречие. – И таинства в этой огромной луже не вижу. К тому же там я заболею лихорадкой и умру.
Если Виктор и был разочарован, то не подал виду.
Он соглашался на все ее условия и капризы, являя собой пример величайшего долготерпения, но в конце концов и Виктор не выдержал.
Произошло это после их возвращения домой.
В тот день он попросил Ксюшу поужинать с ним. Обычно она закрывалась с парой гамбургеров и коктейлем у себя в комнате и, просмотрев все мыслимые и немыслимые телепередачи, под утро засыпала.
– Зачем? – удивилась она явно прозвучавшей торжественности.
– Я так хочу, – с мягкой настойчивостью ответил он. – За те несколько месяцев, что мы вместе, имею я право пожелать чего-нибудь?
– Хорошо. – Она согласилась, но беспокойство не отпускало ее весь день.
К вечеру она так измучилась, что была готова взять назад данное ему слово и, позвонив в ресторан, отменить заказанный ужин, а еще лучше сказаться больной. Но, видимо, Виктор все это предусмотрел, потому как позвонил ей часа за два до назначенного времени и своим заявлением отрезал ей все пути к отступлению.
– Предвидя твою головную боль, дурное настроение, а также нелетную погоду за окном, я перенес наш ужин на территорию нашего с тобой жилища. – Легкая ирония, присутствовавшая в его голосе, заставила Ксюшу покраснеть от стыда.
И в самом деле! Ну сколько можно испытывать его терпение? За все это время он и пальцем до нее не дотронулся. Молча сносил ее сарказм, дурное настроение. Ухаживал, когда она болела. И при этом никаких грязных намеков, никаких укоров, а она ведь была полностью на его содержании…
– Я хочу выпить за начало новой жизни. – Он с шиком откупорил бутылку шампанского.
– То есть? – осторожно спросила она, чувствуя себя немного неловко в вечернем платье.
– Нашей с тобой жизни… – Виктор достал из внутреннего кармана пиджака маленькую коробочку и, раскрыв ее, вложил ей в ладонь. – Я прошу тебя стать моей женой.
Выражение ее лица в тот момент было красноречивее всяких слов. И смятение, и боль, и недоумение, и… страх – все как в зеркале отразилось в ее глазах. Все, кроме радости.
Виктор был человеком проницательным, поэтому сделал оговорку:
– Я тебя не тороплю. Я понимаю, после смерти моего брата прошло не так уж много времени. Я готов ждать…
– Спасибо. – Это все, что она могла сказать ему в тот момент.
Видит бог, ей хотелось отказать ему, но она не смогла. Отплатить черной неблагодарностью человеку, так много сделавшему для нее, было выше ее сил.
Ксюша весь вечер старалась как могла. Она вовсю нахваливала присланное из ресторана угощение, улыбалась его шуткам, даже пыталась сама шутить. Но хватило ее ненадолго. Стоило Виктору прикоснуться к ней, как она сразу ощетинилась.
– Прекрати! Я не хочу! – Она почти грубо сбросила его руки со своих плеч.
– В чем дело? – Он насупился, на удивление сделавшись похожим на брата. – Чем я нехорош для тебя?
– Я не хочу! – упрямо повторила Ксения и пошла по направлению к своей комнате.
– Не будь Снежной королевой, Ксюш! – попросил он. – Прошу тебя… по-хорошему…
– А как по-плохому? – Она резко обернулась и зло посмотрела на него. – А как ты можешь попросить по-плохому?
Дурацкая привычка бросать всем и вся вызов на этот раз сыграла с ней плохую шутку. Виктор просто обезумел. То ли страсть, так тщательно скрываемая им до сих пор, вырвалась наконец-то наружу, то ли его подхлестнул ее нагловато-независимый вид, но он накинулся на нее как маньяк…
А наутро Ксюша ушла. Оставила почти все. Побросала в сумку лишь те вещи, которые были присланы ей из ателье сердобольными закройщицами в период ее выздоровления. Ни записки, ни объяснения, ничего того, на что, возможно, рассчитывал Виктор, она не оставила. Просто ушла и все, навсегда вычеркнув его из своей жизни.
Впоследствии, в пору ее бездомных скитаний, он находил ее. Надеялся образумить. Уговаривал, умолял, пытался даже припугнуть, но она была нема и слепа к его просьбам и угрозам. Единственное, чем она не смогла в конечном итоге поступиться, были ее девчонки…

Глава 18

В дверь робко постучали. И не постучали даже, а легонько так царапнули.
– Да? – Ксения подняла от подушки ноющую от боли голову. – Кто там?
– Оксаночка, – тихонько позвала ее пожилая соседка. – Можно мне к вам?
Сейчас! Как же! Мусолить подслеповатыми глазками обвешанные дорогими тряпками стены? А потом будить и без того недремлющую зависть у остальных теток? Шебуршать своим беззубым ртом на кухне, то и дело оглядываясь на дверь, опасаясь внезапного ее там появления. Обойдутся на этот раз без зрелищ…
Ксюша, кряхтя и охая, сползла с дивана, нашарила босыми ступнями запропастившиеся непонятно куда тапки и уже через пару минут материализовалась в дверном проеме.
– Слушаю вас, уважаемая. – Хотя она и старалась быть как можно вежливее, пренебрежение слышалось буквально в каждом слоге.
– Я от лица общественности. – Хитрющая старушенция все-таки изловчилась и заглянула поверх ее плеча, и по тому, как округлились ее очи, Ксюша поняла – ее гардероб произвел-таки впечатление. – Мы хотели бы поговорить с вами. В прошлый раз вы, Оксаночка, были несколько грубы. И даже не захотели выслушать…
А вот это уже становилось интересным. Ксюша подбоченилась, широко расставив руки и тем самым лишая соседку возможности завершить инвентаризацию ее шмотья, и приготовилась слушать. Старушенция судорожно сглотнула и принялась лопотать, то и дело путаясь и перескакивая с одного на другое, попутно она извинялась и едва не умоляла проследовать за ней в кухню для окончательного, так сказать, урегулирования конфликта.
Проигнорировать такое приглашение, к тому же высказанное в столь куртуазной форме, Ксения не могла. Она молча, на манер регулировщика, указала дланью соседке путь на кухню и, хитро прищурившись, последовала за ней.
Женский состав был в полном сборе. Расставив по кухне свои бренные тела едва ли не в шахматном порядке, они все сцепили руки перед грудью и встретили Ксению дружными взглядами исподлобья.
– Нуте-с, сударыни. – Ксения оседлала общаковый табурет, подобно эшафоту стоявший в центре кухни, закинула ногу на ногу и весело посмотрела на каждую из них. – О чем говорить изволите? С чем, собственно говоря, связано столь изысканное приглашение?
Нинка фыркнула, как лошадь на водопое, сорвалась с места и, плотно прикрыв расхлябанную кухонную дверь, встала прямо перед Ксюшей.
– Говорить-то мы изволим. Только вот захочешь ли ты выслушать? – Она уперла руки в бока и взглядом, полным негодования, принялась елозить по Ксюшиному лицу. – Но учти: разговор будет серьезный…
Говорили дамы по очереди. Причем выступающая делала два шага вперед, вытягивала руки вдоль туловища и хорошо поставленным голосом обстоятельно предъявляла Ксении обвинение за обвинением. По тому, как несуетливо протекало сие собрание, она сделала вывод, что готовились к нему заранее.
– Мы все заранее обсудили, – получила Ксюша подтверждение своих предположений, когда очередь дошла до Нинки. – И решили, что хватит! Больше мы терпеть не будем…
Терпением господь обделил не только их. Минут десять прослушав их высказывания, Ксения принялась зевать. В чем, разумеется, опять был увиден подвох.
– Ты же издеваешься надо всеми нами! – заверещала Нинка, нарезая круги вокруг того места, где восседала Ксюша. – Что вот ты учинила в прошлый раз?! Я таких матов за всю свою жизнь не слышала!
– Ну, ты не так уж много живешь на этом свете, – попыталась Ксения вставить подхалимский комплимент, но он, к сожалению, не был замечен.
– Ты обвиняла меня непонятно в чем?!
– Тогда кого мне обвинить? – на всякий случай решила поинтересоваться Ксения. – Ее или, быть может, ее?
Каждая, на кого указывал ее изящный пальчик, вдруг становилась словно меньше ростом и отступала на шаг назад, занимая первоначальную позицию. Все, кроме Нинки. Она разошлась не на шутку и, подобно аборигенке из тропического племени тхалимати, исполняющей ритуальный танец жертвоприношения, скакала вокруг табуретки, вопя на разные голоса о Ксюшином паскудстве и неблагодарности. Под конец она так вошла в раж, что объявила себя едва ли не ее духовной матерью, скорбящей и изнывающей, видя, как гибнет душа ее чада.
Это не могло не позабавить, и Ксения, не выдержав, расхохоталась.
– С-скотина! – прошипела Нинка сквозь слезы. – Я тут перед ней коленца выбрасываю, а она ржет!!! То матюкала, как последнюю… Хотя никто из нас не писал этого гребаного заявления!
– А кто? – прервала Ксюша свой смех.
– А вот этого мы не знаем! – дружным хором ответили ей соседи, внеся в ее обеспокоенную душу еще больше смятения. – Это ты разбирайся со своим ментом. Ходит, все здесь вынюхивает, вопросы всякие задает.
– А может, и не было никакого заявления? – просветлела лицом Нинка. – Ты его в руках держала? Нет? Видела? Нет… Так какого же хрена!!! Он тебя как малолетку на понт взял, а ты гавкать на нас начала!!!
– Нина, Нина, – попыталась увещевать не в меру разошедшуюся соседку Ксения. – Ты ли это?! Что за жаргон?!
– Плевать! – взревела Нинка, тяжело вздымая грудь. – Давай рассказывай, как все было…
Не уважить просьбу соседки, так радеющей душой за ее проблемы, Ксюша не могла и поэтому в паре фраз попыталась описать визит непрошеного гостя, опустив, правда, некоторые пикантные подробности.
– Н-да… – Нинка почесала затылок. – Опять чертовщина получается…
Внимание присутствующих мгновенно переключилось на нее. Закусив губу и мрачно нахмурив брови, Нинка являла сейчас собой средоточие мудрости. Гладкий лоб ее избороздили морщины. Пальцы теребили пуговицы домашнего халата. А маленькие миниатюрные ножки попеременно притоптывали в такт гвоздящим каплям из подтекающего крана горячей воды.
– Чего молчишь-то? – заволновалась волоокая Оксана. – Ксюш, скажи ей!
Ну что она могла сказать? Что? Она и без Нинки давно догадалась, что дело с этой самой писулькой нечисто. Что-то смудрил мент-полукровка. Что-то слукавил…
– Может, он следит за тобой? – высказалась Нинка, не дав Ксюше пуститься в путь безрадостных размышлений и разом перетасовав ее мельтешащие мысли. – Если никто заяву не писал, то как он мог узнать о выстреле?
– А кто говорит о выстреле? – Невинности взгляда Ксении мог позавидовать любой из святых апостолов. – Вы что, все с ума посходили?
– Дак мы и не знаем ничего. – Оксана, как умная служивая собачонка, подхватила брошенную ей кость и принялась обсасывать ее со всех сторон. – Ты чего, Нинка? Офонарела совсем? Какой выстрел? Мент нас застращал здесь совсем своими вопросами. А мы вообще спали все давно!
О том, что ее любопытный хохлятский нос высовывался в тот самый злополучный вечер в коридор, она как-то запамятовала и продолжала еще минут пять вдохновенно предаваться вранью. Но Нинка была та еще жучка. Покивав согласно головой в такт окающей Оксане, она по окончании ее тирады попросила всех удалиться. Всех, кроме Ксении.
– Вы ступайте с богом, – скривила она свой красивый рот в саркастической ухмылке. – А мы тут с Ксенией Николаевной еще кое-что обсудим…
Дверь открылась, выпустив отвергнутую часть общественности, и вновь была плотно закрыта властной Нинкиной рукой. Она прошлась от двери к окну и обратно и, нацелив пальчик прямо Ксюше в лицо, выпалила:
– Ты можешь этим глупым курицам втулять что угодно и сколько угодно, но меня тебе не провести. Видела я твой оттопыренный карман. И звук выстрела никогда ни с чем не перепутаю, потому как с папашкой лесничила не один год. Вот только никак не могу понять – что тебя, такую умную крепкую бабу, заставило так лохануться? Какого хрена нужно было доставать пистолет и устраивать стрельбу в центре города?
А вот на этот вопрос у Ксюши ответа не было. То ли жалость к Димке, распластанному чужими ботинками на земле, заставила ее забыть об осторожности, то ли чувство вины за тот его взгляд, уязвивший ее в самое сердце своей незащищенностью и заброшенностью, толкнуло ее на необдуманный поступок, но факт оставался фактом – Ксюша крепко прокололась…
– Мент этот словно клещ в тебя вцепился. – Нинка задумчиво смотрела на нее в упор. – Поди разберись, что им движет? Может, он запал на тебя как на бабу. Может, очередную звезду себе на погоны пытается сорвать. Он вынюхивает каждый твой след. Так что будь осторожна. И на нас без дела не греши. Хоть и грыземся мы, и терпеть тебя иногда трудно, но подличать так – ты уж извини – не обучены…
Тут в самую пору было упасть друг другу на грудь и разрыдаться самыми светлыми слезами. Теми самыми, что очищают душу от скверны и заставляют верить, что человек человеку – друг, товарищ и брат.
Почувствовав, как в носу у нее защипало, а горло препротивно перехватило спазмом признательности за участие, хотя и высказанное не в столь мягкой манере, Ксюша отчаянно заморгала. Растерянность, так редко посещающая ее совсем не хлипкую натуру, вдруг накрыла ее с головой, заставив почувствовать всю зыбкость почвы под ногами.
– И что же мне делать прикажешь? – смогла она выговорить какое-то время спустя.
– От пистолета-то хоть избавилась? – иронично приподняла бровь Нинка и, услышав, как хмыкнула Ксюша, удовлетворенно улыбнулась. – Хорошо хоть на это у тебя ума хватило…
– Думаешь, что он все равно от меня не отстанет? – Холодок от воспоминания о недавней находке Николаева защекотал позвоночник.
– Не знаю… – Соседка взяла от окна табуретку и поставила ее рядом с Ксюшей. – Надо подумать, что можно изменить в этой ситуации. Давай для начала закурим.
Пачка сигарет, извлеченная Нинкой откуда-то из складок халата, была наполовину смята. Она пошерудила в ней двумя пальцами, достала пару сигарет и, прикурив обе от малюсенькой зажигалки, протянула одну из них Ксении. Та благодарно кивнула, глубоко затянулась и потерла лоб большим пальцем руки.
Ситуация, в которой она оказалась, не только вышла из-под контроля и была поганее любого дерьма, – она к тому же не могла в ней толком разобраться.
Снова демонстрируя чудеса телепатии, Нинка с клубом дыма выдохнула:
– Что-то непонятно мне все здесь…
– Кому же понятно? – хмыкнула Ксюша, раздавливая окурок в малюсеньком блюдце на Нинкином столе. Та недовольно покосилась, но делать замечания на сей раз сочла неуместным. – Жила себе тихо. Никого не трогала. Ни к кому не лезла. Стоило одному придурку начать кое-что разнюхивать, как меня выгоняют с работы. Он идет дальше, и его убирают. Мне начинают угрожать. Под ногами ищейка эта путается. Черт знает что!
– А о чем Володька пытался узнать? – насторожилась сразу Нинка, открыв рот и забыв про дымящую сигарету.
– Очень уж ему было интересно, кто стоит за этой безмозглой дурой, скупившей мои акции.
– Ну и?!.
– Так я это и без него узнала – и, как видишь, жива и здорова, если не считать неприятностей, которые, словно гвоздь в заднице, потихоньку начинают меня доставать…
– И кто же это?! – перебила ее соседка. – Ты что же, разве не понимаешь, что копать нужно начинать именно оттуда? Кому-то очень не хотелось, чтобы сведения эти были обнародованы!
– Да чушь это собачья, – лениво отмахнулась от нее Ксюша и потерла все еще ноющие виски. – Макс хоть и скотина, но на убийство он не пойдет. К тому же ведет себя странно.
– Как? – От нетерпения Нинка аж заерзала на месте. – Как странно?
– Боится будто бы. – Ксюша пожала плечами и неожиданно вспомнила их встречу на пристани.
В тот день Макс был зол на нее. Зол и агрессивен. Может быть, поэтому от ее взгляда ускользнула его перекошенная непонятно с чего физиономия. А его фраза о больших ребятах, бряцающих оружием, была ею воспринята как очередная уловка, с тем чтобы запугать ее, не более.
Ведь он всегда был для нее ну… если не владыкой всея Руси, то уж некоронованным королем их города – точно. Поэтому и не особенно удивилась, узнав о его подвохе с акциями. Но вот этот его страх…
– Чего молчишь-то?! – Нинка закусила удила и неслась теперь во весь опор, широко раскрыв глазищи. – Чего боялся?! Кого?! Макс – это тот здоровенный симпатичный бугай, что частенько навещал тебя здесь? А еще чаще орал на тебя?
– Ну да. А чего это ты так разошлась-то? – Ксюша оторвала от своего плеча побелевшие пальцы соседки и слегка тряхнула ее за руку. – Чего глазупелки-то выкатила?
Нинка сорвалась с места и закружила по кухне. Она то останавливалась, прикладывая указательный пальчик к виску, и напряженно вглядывалась непонятно куда, то нарезала круги между столами, беззвучно шевеля при этом губами и радостно чему-то улыбаясь.
– Ты чего курила тут со мной? – поинтересовалась на всякий случай Ксюша, заинтригованная столь необычным ее поведением. – Ты, случайно, не дуревом тут пыхала?
– А этот Макс, он кто тебе? – Нинка притормозила у окна и оперлась руками в подоконник. – Любовник? Ну или, быть может, мужчина из прошлого?
– Муж моей подруги. И до последнего времени я думала, что он в городе держит шишку.
– Черта с два! – фыркнула Нинка. – Может быть, он и не последний из авторитетов, но что не самый главный – так это точно!
– Нинка, а тебе не кажется, что для рядового референта захудалой фирмочки ты слишком хорошо осведомлена? – Ксюша в недоумении уставилась на свою соседку, откровения которой с каждой минутой изумляли ее все больше и больше. – Так кто же у нас правит бал?..
– А вот этого я не знаю! – Для пущей убедительности соседка обмахнула себя трехперстным знамением. – Кто-то очень большой и страшный. И не вздумай смеяться! Человек этот, уж не знаю – мужик ли, баба, уже пару лет в тени. Все платежи… ну ты поняла, о чем я говорю?
– Не-а, – решила свалять ваньку Ксюша в надежде отыскать в словесной шелухе соседки пару-тройку золотничков.
– Совсем глумная, да? – Та недоверчиво скривила мордочку. – Как ты могла столько лет в бизнесе проторчать, ума не приложу!
– А я не платила никому, – вновь соврала Ксюша, не желая посвящать ее в то, как ежемесячно отправляла с нарочным тугой конверт с дензнаками.
– А мы вот платим, мать бы их в душу населения! – Нинка снова полезла в карман за сигаретами. – А поди, плохо бы эти денежки нам во благо пустить. С одной стороны, налоговая душит. С другой – братва. Шкуру готовы спустить! Раскрутись тут попробуй!
– Что-то ты уж чересчур за чужое дело радеешь. – Ксюша хитро ухмыльнулась, заметив, как смутилась Нинка. – Не иначе на своей грудке босса пригреваешь?
– Да иди ты!
Нинка принялась мусолить сигарету, зло косясь в сторону соседки и нервным движением сбрасывая пепел прямо себе под ноги. Но ступив на тропу откровения и доверительности, она уже не могла остановиться. И через каких-то пять-десять минут Ксения была полностью посвящена и в проблемы Нинкиного семейного житья-бытья, и в тайну ее отношений с начальником.
Оказывается, семейная идиллия с ее мужем-недотепой, как сама Нинка окрестила супруга, не что иное, как результат ее ангельского долготерпения и того, что закрывала глаза и на его куцую зарплатенку, и на его никчемный характер.
– А что делать?! Раз вышла замуж, значит надо жить! – то и дело восклицала она при воспоминании об очередном его недостатке. Да что там недостатке – о его полной непригодности, неприспособленности к современному ритму и образу жизни.
– Он инженер, видите ли! В лоб его мать!!! – материлась Нинка, брезгливо сплевывая себе под ноги и понося его принципы, с которыми, по ее словам, и делать-то нечего, кроме как утереться и выбросить. – Он что думает – я всю свою жизнь буду гнить в этой долбаной коммуналке?! – свистящим шепотом вопрошала она, нещадно дымя в Ксюшину сторону. – Мне для начала нужна квартира! А там посмотрим!
Куда она собралась дальше смотреть, Ксюша не знала, да, собственно, и не особенно хотела знать. Стоило Нинке с придыханием в голосе произнести имя ее драгоценного босса, как она сразу поняла всю нехитрую схему их отношений, не вписанных в правила внутреннего трудового распорядка их фирмы.
Стареющий, лысеющий, не слишком удачливый, да к тому же еще и женатый бизнесмен под бутылку «Шардоннэ» и пару тарелок с нарезкой, наобещал этой глупой курице златые горы, включая квартиру, которой она грезила денно и нощно. Только нужно было чуть-чуть потерпеть. Немного поднатужиться и как следует поработать, добывая сведения для него о других фирмах и фирмочках, растущих по городу, словно грибы после дождя.
Шантаж… Именно этим промышлял в свое время так и не дослужившийся до высоких чинов милиционер в отставке Востриков Илья Андреевич. О нем-то сейчас и рассказывала ей Нинка. Рассказывала с неземным сиянием во взоре и с удивительной хрипотцой в срывающемся от волнения голосе. Она трепалась без устали, совершенно не подозревая, что этого господина Обещайкина Ксюша знавала еще в добрые старые времена. Знавала и сторонилась как могла его сального, хитрого взгляда…
– Что же твой босс, такой умница, такой вездесущий, и не смог вычислить этого инкогнито? – вставила Ксюша, вклинившись в Нинкины паузы, вызванные глубокими затяжками.
– О! Сколько иронии в твоем вопросе, – укорила ее соседка, едва не поперхнувшись дымом от обиды. – Будь спокоен! Он копал конкретно, но все бесполезно. То ли этого человека вообще не существует…
– Кому же тогда платит весь город? – ошалела от такого предположения Ксюша. – Ты это, подруга… того… Говори, да не заговаривайся!
– Он и следил сам за этими ребятами, что всякий раз за деньгами приходили. И пытался по отпечаткам, по своим старым связям их вычислить. Все бесполезно. Они все время в перчатках. Даже в летнюю жару. И все время уезжают из города.
– Чего ты мне тут лабуду гонишь! – не выдержала наконец Ксюша. – Плачу не знаю кому! «Крышу» держит не знаю кто! Но все его боятся! Так, что ли?
– А ты знаешь, приблизительно так и есть, – уставилась на нее Нинка немигающим взглядом.
– Тогда нужно вычислить того, кто не платит. Вот он-то и является самым главным, – повысила голос Ксения, не выдержав такого поворота.
– Так все платят! Понимаешь ты или нет?! – почти заорала соседка, тыча окурком в подоконник, уже изрядно запачканный свежими окурками. – Все, кто мало-мальски занимается бизнесом в этом сраном городе, платят!
– Тогда я вообще ничего не понимаю. А кто эти ребята?
– Звери они. И зверее я в своей жизни не видела! – закончила Нинка. – И если твой Макс так сильно боится, значит, он что-то определенно знает или о чем-то может догадываться.
Слова Нинки не были лишены здравого смысла, если вообще во всей этой истории можно было найти хоть какой-нибудь смысл. Страх Макса действительно был почти осязаем. И эта его полуфраза о том, что за Лийкину жизнь он теперь и копейки не даст. Стоп! А почему тогда с ней все будет в порядке?..
Ксюша заволновалась. Смутное прозрение начало свербить где-то в районе затылка, пытаясь протолкнуться наружу, но вязло на середине пути. Оно медленно разрасталось и беспокоило, беспокоило своей значимостью и неопределенностью. Ксюша на все лады пыталась перетасовать имеющиеся факты, раскладывая их и так и эдак, но некоторых звеньев, причем самых главных, не хватало. Недоставало какой-то отправной точки. И тут Нинка, в очередной раз удивив ее своей способностью угадывать мысли на расстоянии, брякнула:
– Нужно найти первопричину всего. – И почти тут же без переходов: – Как ты думаешь, зачем нужно было разорять тебя?
– Ну-у… – не сразу смогла сосредоточиться на вопросе Ксения. – Меня никто не разорял. Я лечилась. Долги…
– Какие?
– Не знаю. Объявились какие-то кредиторы, рвавшие на части мое ателье и магазины. Начала накапливаться задолженность по заработной плате обслуживающему персоналу. Помню, подписывала бумаги. Помню, что все там было законно. Точно все сейчас уже не смогу сказать. Но тогда, почти два года назад, меня мало что удивляло.
– И кто же тебе эти самые бумаги на подпись поставлял? – змеей прошипела Нинка.
– Лийка, – обреченно бухнула Ксюша, вновь почувствовав, что зашла в тупик.
– Да? – По всему было видно, что Нинка разочарована. – Это что же получается? Она скупает все акции. Подписывает все бумаги. Но на деле оказывается, что она – подставное лицо. А истинным хозяином является этот твой здоровенный детина. Но он не главный в этом деле! Поверь мне! Может, им кто-то умело управляет?! Может, шантажирует или еще что-то? Ну я не знаю! Должна быть какая-то связь!..
Нинка вновь принялась бегать по кухне, заламывать руки и речитативом выплескивать из себя раздражение в немыслимых словесных комбинациях.
– Все! – пришлепнула Ксения рукой по колену. – Хватит бесноваться. Ежу понятно – в дедукции мы с тобой совсем не сильны. Ходим, словно овцы, по кругу. Отложим наши рассуждалки до лучших времен. Сейчас спать идем. Утро вечера мудренее…