Новые сообщения Нет новых сообщений

Наш мир

Объявление

Добро пожаловать на форум Наш мир!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Наш мир » Зарубежные книги » Софи Кинселла - Девушка и призрак


Софи Кинселла - Девушка и призрак

Сообщений 21 страница 29 из 29

21

Глава двадцатая

На следующее утро на кухне непривычно тихо. Обычно Сэди появляется, когда я завариваю чай, усаживается на столешнице и начинает отпускать шуточки по поводу моей пижамы и неумения приготовить традиционный английский напиток.
Сегодня ее нет. Я вылавливаю чайный пакетик и обвожу глазами кухню.
– Сэди? Сэди, ты здесь?
Нет ответа.
Я собираюсь на работу, но мне не хватает ее привычного ворчания. Приходится включить радио. Однако радио не отпускает замечаний в мой адрес и не дает мне ценных указаний. Сегодня я могу накраситься как хочу. Специально надеваю топ с оборками, который она ненавидит. На случай, если она все-таки наблюдает за мной, наношу еще немного туши. Так ей больше нравится.
Прежде чем выйти, в последний раз оглядываю квартиру.
– Сэди? Ты здесь? Я пошла. Если что-нибудь понадобится, ищи меня в офисе…
Господи, что же я наделала. Ладно, теперь уже ничего не изменишь. По крайней мере, она знает, где меня найти.

Влетаю в офис в девять тридцать две и вижу, что Натали уже сидит за столом и болтает по телефону.
– Ага. Я ему так и сказала, детка. – Она подмигивает мне и постукивает по часам: – Немного припозднилась? Разбаловалась без меня? Ладно, детка… – снова возвращается она к разговору.
Разбаловалась? Я?!!
Медленно закипаю. Можно подумать, это я прохлаждалась в Индии.
– Знаешь, – говорю я, как только она кладет трубку, – пора нам обсудить кое-какие вопросы.
– Давно пора. – Тон Натали не предвещает ничего хорошего. – Значит, подцепила Эда Харрисона?
– С чего ты взяла? – растерянно спрашиваю я.
– Не прикидывайся дурой, – сердится Натали. – Надо же, и ни словечком не обмолвилась.
– О чем? – Меня терзают дурные предчувствия. – И откуда ты знаешь про Эда?
– «Люди дела»! – Натали тычет в нашу фотографию в журнале. – Крутой жеребец.
– Это деловое знакомство.
– Знаю, знаю, Кейт мне уже доложила. А ты снова с Джошем. Милый старый Джош! – Натали демонстративно зевает: моя личная жизнь ей абсолютно неинтересна. – Работа – превыше всего. А Эд Харрисон – лакомый кусочек. У тебя уже есть на него виды?
– Виды?
– Надо же пристроить его на достойное место! – Натали наклоняется ко мне и втолковывает чуть ли не по слогам: – Мы занимаемся рекрутингом. Мы подыскиваем людям работу. Это наша профессия. Наш хлеб.
– Да ты что, все совсем не так. И он не собирается менять работу.
– Пока не собирается, – поправляет меня Натали.
– Забудь. Он ненавидит рекрутеров.
– Это ему так только кажется.
– Послушай меня, Натали…
– Лучше ты меня послушай! – Натали подмигивает, и мне хочется ее ударить.
– Наши услуги ему не нужны!
– Стоит посулить хорошую зарплату, и новая работа сразу понадобится.
– Не думаю! Есть люди, которые не продаются.
Натали смеется с явной издевкой.
– Да что с тобой случилось, пока меня не было? Ты вдохновилась примером матери Терезы? А о проценте со сделок ты подумала? Нам нужна прибыль.
– Нужна, – соглашаюсь я. – Именно ее я получала, пока ты грела задницу на пляжах Гоа, не так ли?
– Ого, – Натали откидывает голову и смеется, – котенок выпустил коготки.
Да, голыми руками ее не возьмешь. Ей даже в голову не придет извиниться. Как я могла считать ее лучшей подругой?
– Оставь Эда в покое, – свирепо говорю я, – ему не нужна новая работа. И твои услуги тоже. Он даже не станет с тобой разговаривать…
– Мы уже пообщались. – Она нагло улыбается мне, крайне довольная собой.
– Каким это образом?
– Я позвонила ему с утра пораньше. В этом разница между мной и тобой. Не имею привычки рассусоливать. Просто делаю свою работу.
– Он же не отвечает на звонки рекрутеров, – совсем теряюсь я. – Как тебе…
– А я не стала сразу представляться, – беззаботно отвечает Натали. – Просто сказала, что ты моя подруга и просила позвонить. Кстати, мы очень мило поболтали. Он ничего не знал о Джоше, но я его просветила. – Она вскидывает брови: – А ты хороша. Скрывала от него бойфренда!
Меня захлестывает гнев.
– Ну и что ты наговорила ему о Джоше?
– Ай да Лара! – Натали наслаждается моим замешательством. – Ты собиралась затеять с ним интрижку? А я все испортила? Какая досада.
– Закрой свой поганый рот! И проглоти свой гнусный язык! – ору я вне себя.
Срочно нужно поговорить с Эдом. Немедленно. Хватаю мобильник, выскакиваю из офиса и натыкаюсь на Кейт. Она несет поднос с кофе.
– Лара! Что с тобой?
– Со мной случилась Натали! – объясняю я, и она морщится.
– С загаром она еще хуже, – шепчет она, и я невольно улыбаюсь. – Кофе будешь?
– Через минуту. Я должна позвонить. По личному вопросу.
Сбегаю вниз по ступенькам и набираю номер Эда. Страшно подумать, что наплела ему Натали. И лучше не думать, как изменилось его мнение обо мне.
– Офис Эда Харрисона, – отвечает женский голос.
– Здравствуйте, – говорю я как можно более официально. – Это Лара Лингтон. Могу я переговорить с Эдом?
Я жду и помимо воли возвращаюсь мыслями ко вчерашнему дню. Он обнимал меня. Его кожа касалась моей. Я помню его запах, его вкус… А потом он вернулся в свою раковину, и это было ужасно.
– Здравствуй, Лара. Чем обязан? – Очень сухо. Ничего личного.
– Сегодня с утра на тебя напала моя коллега Натали. Поверь, я ни при чем. Это больше не повторится. И еще я хотела сказать… – Я нерешительно замолкаю. – Прости за вчерашнее.
У меня нет бойфренда, хочется добавить мне. Почему нельзя повернуть время вспять, снова подняться на «Глаз» и целоваться с тобой? На этот раз я не отпряну, что бы ни случилось и сколько бы привидений ни орало на меня.
– Не надо извинений, – холодно говорит Эд. – Я должен был сразу догадаться о твоем коммерческом интересе. Ты не зря пыталась остудить мой пыл. По крайней мере, хоть в этот момент ты вела себя честно.
Мне становится нехорошо. Вот, значит, что он думает. Что я охмуряла его с корыстной целью.
– Все не так, – быстро возражаю я. – Совсем не так. Мы прекрасно провели время. Все закончилось немного странно, но на то… есть причины. Я не могу объяснить…
– Не надо держать меня за дурака, – бесстрастно перебивает Эд. – Вы с коллегой разработали небольшой план. Мне не особенно нравятся ваши методы, но роль удалась тебе на славу.
– Как ты мог такое подумать?! Как ты мог поверить Натали?! Ты же знаешь, кто она такая. И я с ней состряпала план против тебя? Ну не бред ли?
– У меня не так много информации о твоей подруге, но достаточно, чтобы понять: она сварганит самый хитрый и подлый план, если ей это выгодно. Не знаю, наивная ты дурочка или такая же негодяйка, как она…
– Ты все неправильно понял! – в отчаянии перебиваю я.
– Прекрати, ради бога! – Эд начинает заводиться. – Сколько можно. Я знаю про твоего парня. Вы снова вместе, а возможно, никогда и не расставались. Все это в высшей степени подло, и хватит издеваться надо мной. Как я не понял сразу, только взглянув на тебя! Но ты прекрасно подготовилась, наверняка знала про нас с Коринной. И решила, что это самый простой путь. Такие люди, как вы, способны на любую подлость. Стоит ли удивляться.
От его враждебности во мне все начинает звенеть.
– Я бы никогда не пошла на такое! Никогда! Мы же танцевали с тобой… нам было хорошо. И ты поверил, что я притворялась?
– Может, и бойфренда у тебя нет? – вопрошает он едко.
– Нет! Уже нет, – поправляюсь я. – Он… был, но мы расстались с ним в пятницу…
– Ах, в пятницу! – усмехается Эд. – Как кстати. Давай лучше не будем отнимать друг у друга время.
– Эд, пожалуйста, – вот-вот не выдержу и расплачусь, – ты должен мне поверить…
– Прощай.
Он вешает трубку. Перезванивать бесполезно. Ничего не объяснишь. Он никогда мне не поверит. Для него я циничная манипуляторша или наивная дурочка.
Хотя… если подумать… кое-что еще можно исправить.
Решительно вытираю слезы и иду в офис. Открываю дверь и вижу Натали, которая болтает по телефону, полируя пилочкой ноготки. Я тянусь через стол и вырываю шнур из розетки.
– Что ты, на хрен, творишь? – напускается на меня Натали. – Не видишь, я разговариваю!
– Уже нет, – отвечаю я. – А теперь послушай меня. Хорошего понемножку. Твое поведение возмутительно.
– Что?!
– Ты укатила на Гоа, бросив нас на произвол судьбы. Это настоящее свинство.
– Точно! – встревает в перепалку Кейт и тут же испуганно замолкает.
– А потом ты являешься и присваиваешь себе мои заслуги! Я этого не потерплю. Не надо меня использовать. И вообще… не желаю я с тобой работать!
Я не собиралась разрывать отношения. Но произнесла последнюю фразу с наслаждением. Я действительно не могу с ней работать. Даже находиться рядом с ней не могу.
– Лара, девочка моя, ты перетрудилась. Возьми денек отгула…
– Мне не нужен отгул! – взрываюсь я. – Мне нужны человеческие отношения! А ты даже не сказала, что тебя выгнали с последней работы!
– Кто наплел тебе такую ерунду? – Лицо ее искажается. – Мы расстались полюбовно. И вообще, я не хотела работать на ничтожную компанию, в которой меня и не ценили… Лара, мы с тобой великолепная команда.
– А вот мне так не кажется. У нас разный стиль работы. Я хочу доставлять людям радость, а не относиться к ним, как к мусору. Дело не только в зарплате! – в запале кричу я и сдергиваю со стены дурацкий листок с надписью «зарплата-зарплата-зарплата». – Важен и сам человек, и фирма, и разные мелочи. Я хочу помогать людям. Подбирать для них лучшие варианты.
Но во взгляде Натали одно лишь изумление.
– Помогать людям? – фыркает она. – Здесь тебе не бюро одиноких сердец.
Она никогда меня не поймет. А мне не понять ее.
– Мы больше не партнеры, – твердо говорю я. – Пора исправить ошибку. Я свяжусь с адвокатом.
– Как хочешь. – Она по-хозяйски приваливается к столу. – Но не трогай моих клиентов. Это прописано в договоре. И тебе ничего не достанется.
– Сдались они мне, – цежу я сквозь зубы.
– Счастливого плавания, – пожимает плечами Натали. – Освобождай стол. И побыстрее.
Я смотрю на Кейт. Она в полуобмороке.
«Извини», – произношу я одними губами. В ответ она достает телефон и набирает текст. Через секунду я получаю сообщение.

Ты права. Помни обо мне, когда откроешь фирму. К. х

Я быстро отвечаю:

Не сомневайся. Только не знаю когда. Спасибо тебе. Л. хх

Натали тем временем демонстративно углубляется в какие-то бумаги.
Я стою посреди офиса, собираясь с мыслями. Что я наделала? Еще утром у меня была работа. Теперь я безработная, будущее мое в сплошном тумане, и выцарапать деньги у Натали вряд ли удастся. Как я объясню все родителям?
Ладно. Подумаю об этом потом. Достаю из шкафа картонную коробку и начинаю складывать вещи. Дырокол. Подставка для карандашей.
– Не надейся, что ты сможешь работать в одиночку, – внезапно рявкает Натали, крутанувшись на стуле. – У тебя нет связей. Никакого опыта. И твои идиотские прекраснодушные девизы не помогут вести бизнес. Даже не рассчитывай, что я пущу тебя обратно, когда ты будешь подыхать с голода на улице.
– Но Лара может заняться чем-нибудь другим, – к моему изумлению, говорит Кейт. – На рекрутинге ведь свет клином не сошелся. Уверена, с такими талантами она не пропадет.
С моими талантами? Не знаю куда деваться от смущения.
– И какие такие у нее таланты? – едко интересуется Натали.
– Она умеет читать мысли, – Кейт трясет свежим номером «Людей дела», – а мы ничего и не знали. В светской хронике огромная статья об этом! «Лара Лингтон целый час умело развлекала публику чтением мыслей. Организаторов завалили просьбами прислать мисс Лингтон на корпоративные вечеринки. „Никогда не видел ничего подобного, – заявил Джон Кроули, глава „Мэдвэй Коммуникэйшенс“, – Лара Лингтон достойна собственного телешоу“».
– Ты читаешь мысли? – Натали не верит своим ушам.
– Ну… иногда… – осторожно отвечаю я.
– Они утверждают, что тебе удалось прочитать мысли пятерых человек одновременно! – восторженно тараторит Кейт. – Лара, ты должна пойти на конкурс «Британия ищет таланты»! Это же настоящий дар!
– И давно с тобой такое? – глаза Натали подозрительно сужаются.
– А тебе какое дело? Пожалуй, и вправду стоит поучаствовать в парочке корпоративов, – дерзко ухмыляюсь я. – Заложу основы капитала. Так что вряд ли мне придется голодать, не надейся.
– Тогда прочитай мои мысли, если сможешь. Или слабо?
– Нет уж, спасибо, – любезно отказываюсь я, – боюсь запачкаться.
Кейт довольно сопит. Впервые за день Натали обескуражена. Торопливо обнимаю Кейт и подхватываю коробку.
– Пока, дорогая. Спасибо за поддержку. Ты замечательная.
– Удачи тебе. Я буду по тебе скучать.
– Прощай, – коротко бросаю я Натали и выхожу за дверь.
Вот уж не ожидала от себя такого. И что мне делать дальше?
– Сэди?
Но ответа нет. Да я особо и не рассчитывала.
Лифт в нашем здании старый и медленный, когда он наконец подползает, сзади раздаются шаги. Оборачиваюсь и вижу запыхавшуюся Кейт.
– Хорошо, что успела перехватить тебя! Тебе не нужна помощница?
Ну до чего она милая. Прямо героиня «Джерри Магуайр».  Она хочет отправиться со мной на поиски золотой рыбки. Но где ее взять?
– Кейт, мы же договорились… Пока я не знаю, как поступлю, но буду держать тебя в курсе…
– Я имела в виду – для чтения мыслей, – прерывает она. – Я хочу помогать тебе с фокусами. Это так интересно. Могу заниматься костюмами. И жонглировать немного умею.
– Жонглировать? – удивляюсь я.
– Да! Такими мягкими мешочками! Могу работать у тебя на разогреве!
Ей так хочется, что я просто не могу сказать «нет». И признаться, что не умею читать мысли.
Никто меня не понимает, и это так грустно. Нет человека, с которым я могла бы сесть рядом и признаться: «Знаешь, я общаюсь с привидением».
– Кейт, я пока не знаю, – стараюсь я говорить как можно мягче. – Видишь ли… у меня уже есть помощница.
– Как жаль! – Кейт разочарованно выдыхает. – Но в статье ничего про это не написали. Там говорилось, что ты все делаешь сама.
– Она… пряталась за сценой. Не хотела появляться.
– А кто она?
– Моя родственница, – признаюсь я.
У Кейт совсем несчастный вид.
– Понятно. Тогда вам, конечно, легче сработаться…
– Да, мы неплохо понимаем друг друга. Иногда мы, конечно, спорим. Но потом всегда соглашаемся. Мы так много времени провели вместе. Столько пережили. Мы… подруги.
В груди все так и сжимается от острой боли. Может, мы и были подругами. Но теперь вряд ли. Былые отношения не восстановишь. Что же я за человек? Испортила отношения с Сэди, с Эдом, с Джошем, потеряла работу, истратила остатки денег на винтажные платья. И страшно представить, что теперь скажут родители…
– Но если вы вдруг поссоритесь, – с надеждой произносит Кейт, – или если тебе потребуется еще одна помощница…
– Я не знаю наших планов. Я просто… это так… – Сейчас расплачусь. В глазах Кейт столько сочувствия, а я так устала, что слова из меня начинают сыпаться сами собой: – Если честно, мы уже поссорились. И она пропала. Я нигде не могу ее найти.
– Господи! – с тревогой восклицает Кейт. – А из-за чего?
– Не сошлись характерами, – печально говорю я. – И не поделили мужчину.
– И она… Как ты думаешь, с ней все в порядке?
– Хочется верить. Но на самом деле я не знаю. Не представляю, где она. Обычно мы болтаем дни напролет. Но сейчас… мне так одиноко.
По моей щеке скатывается слеза.
– Лара! – Кейт расстроена не меньше моего. – Еще и Натали, так не вовремя. Ну хотя бы Джош тебе помогает? – с надеждой спрашивает она. – Они знакомы? От кого же ждать поддержки, как не от него.
– Мы с ним расстались! – всхлипываю я. – Навсегда!
– Расстались? – ахает Кейт. – Какой кошмар, а я и не знала! Еще и это свалилось на тебя!
– Такой жуткой недели в моей жизни еще не было, – подтверждаю я. – Все против меня. Все!
– Но ты молодец! Правильно, что ушла от Натали! И знаешь что? Все ее клиенты переметнутся к тебе. Тебя любят. А Натали ненавидят.
– Ладно, я пойду. – Наконец захожу в лифт, Кейт придерживает дверь.
– Где же ты все-таки будешь ее искать? – с тревогой спрашивает она. – У тебя есть план?
– Нет, – мрачно отвечаю я. – Утешает лишь то, что она знает, как меня найти…
– Может, она ждет первого шага? Если она обижена, наверное, она ждет твоих действий! – кричит она, когда двери лифта закрываются.
Скрипучий лифт ползет вниз, я изучаю унылую плюшевую стену, и вдруг меня озаряет. А ведь Кейт права. Она все правильно поняла. Сэди слишком гордая, чтобы пойти мне навстречу. Затаится, будет ждать моих извинений и не станет мириться первой. Я-то готова, только где ее искать?
Лифт останавливается на первом этаже, но я не двигаюсь, хотя от тяжелой коробки руки уже ноют. Все медлю и медлю. Меня пугает мир, который ждет снаружи.
Нет, только не сдаваться. И не плакать. И не искать сочувствия. Сэди сказала бы в такой ситуации: Дорогая, подними повыше подбородок, ослепительно улыбнись и смешай себе коктейль…
– Вперед! – подбадриваю я свое отражение в зеркале.
Дверь открывается, и в кабинку хочет войти Санджей с первого этажа.
– Простите?.. – переспрашивает он.
Я заставляю себя ослепительно улыбнуться. (Надеюсь, улыбка действительно ослепительная, а не жалкая.)
– Я бросила работу. Так что пока. Приятно было с вами общаться.
– Надо же, – удивляется он. – Тогда удачи. Чем займетесь?
Я отвечаю, не задумываясь:
– Стану охотницей за привидениями.
– За привидениями? – удивляется он. – Ну, это почти то же самое, что рекрутинг.
– Похоже, – соглашаюсь я и выхожу из лифта.

0

22

Глава двадцать первая

Куда она делась? Где ее искать?
Шутка затянулась. Я разыскиваю Сэди уже третий день. Обошла все секонд-хенды Лондона, посетила всех жильцов в своем доме и в двух соседних, побывала в танцевальном клубе «Мерцание». Все впустую.
Вчера сходила к соседке Эдне, поведала душераздирающую историю про потерявшуюся кошку, в результате мы вдвоем носились по квартире с криками: «Сэди! Кис-кис-кис!» Но Сэди не появилась. Милая Эдна пообещала сообщить, если увидит бездомную трехцветную кошку. Вряд ли мне это поможет.
Оказывается, искать привидение – то еще удовольствие. Никто его не видит. Никто его не слышит. И ведь не расклеишь повсюду объявления с фото и подписью: «Разыскивается призрак!» И не спросишь никого: «Вы не встречали мою подругу-привидение? Худенькая, голос тоненький. Точно нет?»
Сегодня я отправилась в Британский киноинститут, там всегда крутят старые черно-белые фильмы. Разумеется, я смотрю не на экран, а на публику в зале, а что толку? Что вообще можно разглядеть в такой темноте?
Ковыляю по проходу, вглядываясь в еле освещенные профили.
– Сэди…
– Ш-ш-ш! – возмущается кто-то.
– Сэди, ты здесь? – шепчу я, доползая до следующего ряда. – Сэди!
– Да замолчите вы или нет?!
Остается только один вариант. Собравшись с духом, я выпрямляюсь, делаю глубокий вдох и изо всей силы ору:
– Сэди! Я здесь. Пожалуйста, отзовись. Знаю, ты обижена, но я прошу прощения, и давай останемся подругами…
– Заткнись же! Что это за дура? Выматывайся отсюда! – раздается нестройный хор голосов.
Сэди как сквозь землю провалилась.
– Мисс, – из-за занавеса выныривает билетер, – вам лучше уйти.
– Хорошо. Извините. Уже ухожу.
Я послушно следую за билетером к выходу, но в последний момент успеваю обернуться и крикнуть:
– Сэди! Сэ-ди!
– Да замолчите же! – разъяренно рявкает билетер. – Вы всем мешаете! – Бурля от возмущения, он выпроваживает меня из здания Британского киноинститута.
Снаружи я долго топчусь на одном месте, точно брошенная собака. Наконец бреду куда глаза глядят. Наверное, стоит выпить кофе, спокойно все обдумать, собраться с мыслями. Вот только мыслей-то у меня никаких и нет. Не с чем собираться. Вскоре я оказываюсь у Темзы. Впереди возносится к облакам беспечный в своем непрерывном кружении «Лондонский глаз». Я отворачиваюсь. Глаза бы мои на него не смотрели. Не хочу вспоминать о своем позоре. Надо же было выбрать самую заметную достопримечательность во всем городе, чтобы так вляпаться.
Захожу в кафе, тяжело опускаюсь на стул и заказываю двойной капучино. Я смертельно устала. Вдруг я ее вообще никогда не отыщу? Нет, нельзя позволять себе такие мысли. Надо продолжать поиски. Я не имею права сдаться. К тому же я все больше волнуюсь за Сэди. Да и заняться все равно нечем. Пока я ее разыскиваю, можно больше ни о чем не думать. Ни о карьере. Ни об объяснениях с родителями. Ни о Джоше.
Ни тем более об Эде. Мысли о нем особенно нестерпимы. Поэтому лучше сосредоточиться на Сэди. Почему-то мне кажется, все встанет на свои места, стоит мне ее разыскать.
Достаю список, озаглавленный «Как найти Сэди», но большинство пунктов уже зачеркнуты. Кино представлялось мне самым многообещающим. Теперь остались только танцевальные клубы и дом престарелых.
Пью кофе и обдумываю дальнейшие шаги. В дом престарелых Сэди не заманишь. Она его ненавидела. Но проверить все-таки стоит.

Предстоящая поездка в дом престарелых для меня нож острый. Сначала обвинила их в убийстве, а теперь снова являюсь на порог.
Интересно, знают ли они о моей неблаговидной роли? Не дай бог! Вдруг полицейские им сказали: «Это Лара Лингтон опорочила ваше честное имя!» Если да, то мне конец: сестры и сиделки затопчут своими грубыми форменными туфлями, а старики отколошматят палочками и ходунками. Так мне и надо.
Открывает дверь Джинни – похоже, она не в курсе. Лицо ее расплывается в добродушной улыбке, и я чувствую себя последней гадиной.
– Лара! Вот так сюрприз. Давайте я помогу.
Я сгибаюсь под тяжестью картонных коробок, а огромный букет цветов так и норовит выскользнуть из рук.
– Пожалуйста, – с облегчением вздыхаю я, отдавая ей верхнюю коробку. – Это шоколадные конфеты для персонала.
– Да что вы!
– И цветы тоже для медсестер… – Я иду за ней в пахнущий мастикой холл и кладу букет на стол. – Просто хотелось поблагодарить вас за прекрасный уход за двоюродной бабушкой Сэди.
Спасибо, что не убили ее.
– Как мило! Все будут очень тронуты.
– Вот и славно, – неловко мямлю я. – Я прошу прощения от имени семьи, что мы были негодными родственниками и не посещали Сэди… чаще.
Вернее сказать, никогда.
Пока Джинни с восторженными восклицаниями распаковывает коробки, я украдкой пробираюсь к лестнице.
– Сэди! – шепотом зову я. – Ты здесь?
На верхней площадке пусто.
– А там что? – Джинни косится на другую картонную коробку. – Тоже шоколад?
– Нет. Это музыка и кино для постояльцев.
Открываю коробку и достаю «Мелодии чарльстона», «Лучшие фильмы Фреда Астера», «1920–1940-е годы: Избранное».
– Может, им понравятся танцевальные мелодии их молодости, – объясняю я. – Особенно самым пожилым. Это должно их взбодрить.
– Какая вы молодец, что подумали об этом! Давайте фазу же поставим что-нибудь!
Она спешит в гостиную, где старички смотрят идиотское ток-шоу.
– Сэди! Сэди, ты здесь?
Разумеется, она не отвечает. И надеяться было нечего. Надо уходить.
– Ну вот, – склоняется Джинни над проигрывателем, – сейчас послушаем.
Раздаются первые такты. Ансамбль двадцатых годов наигрывает беспечную джазовую мелодию. Слышно не слишком хорошо, и Джинни прибавляет громкость.
Старик с кислородной подушкой, поникший под клетчатым пледом, вдруг поднимает голову. В комнате возникает движение. Старички оживают один за другим. Кто-то даже начинает подпевать надтреснутым голосом. Одна старушка отбивает такт рукой, лицо ее сияет от удовольствия.
– Они в восторге, – радуется Джинни. – Какая чудесная идея! Жаль, мы не додумались до такого сами.
Я смотрю на стариков, и у меня сжимается горло. Они ведь тоже, как Сэди, чувствуют себя совсем молодыми. Им всем по-прежнему двадцать, а седые волосы и морщинистая кожа – лишь оболочка. Дедушка с кислородной подушкой наверняка ловелас, старушка со слезящимися глазами – озорная девчонка, обожающая разыгрывать друзей. Все они были молоды, у них были друзья, они устраивали вечеринки, и жизнь казалась бесконечной…
Со мной происходит нечто странное. Я словно наяву вижу их молодыми. Я смотрю на их юные трепещущие души, стряхнувшие пыль многих лет и отплясывающие под бодрую музыку. Они танцуют чарльстон, высоко вскидывая ноги; у них густые, еще не поседевшие волосы; они смеются, хватают друг друга за руки, закидывают головы, упиваются танцем…
Я моргаю. Видение исчезает. Передо мной комната, населенная стариками. Оглядываюсь на Джинни. Она улыбается и фальшиво подпевает.
Музыка разносится по дому престарелых. Сэди здесь точно нет. Услышав джаз-бэнд, она наверняка примчалась бы глянуть, что тут происходит. Еще один ложный след.
– Совсем забыла спросить, – вдруг поворачивается ко мне Джинни, – вам удалось найти ее ожерелье? То, которое вы искали?
Ожерелье. Я ведь совсем забыла о нем после исчезновения Сэди.
– К сожалению, нет, – качаю головой я. – Одна девушка должна была прислать мне его из Парижа, но… остается только надеяться.
– Что ж, подержу за вас кулаки, – обещает Джинни.
– Будем держать вместе. Ну, пожалуй, мне пора. Я ведь просто заскочила поздороваться.
– Приятно было вас повидать. Я провожу.
Мы пересекаем холл, перед глазами все еще стоят танцующие пары – молодые, веселые. Никак не могу избавиться от этой картины.
– Джинни, – вдруг говорю я, когда она открывает большую парадную дверь, – на ваших глазах, должно быть… умерло много народа.
– Увы, – спокойно соглашается она. – Таковы издержки нашей профессии.
– Вы верите в… верите в загробную жизнь? В возвращение душ и подобные вещи?
Джинни не успевает ответить, потому что в кармане у меня истошно звонит мобильник.
Извинившись, достаю телефон. Это папа. Неужели узнал про увольнение и сейчас начнет выспрашивать о моих планах на будущее? Джинни стоит рядом, и мне неудобно скинуть вызов.
– Привет, папа, – говорю я торопливо, – подождешь минутку?
И выжидательно смотрю на Джинни.
– Значит, хотите знать, верю ли я в привидения? – улыбается она.
– Э-э… да, именно это я и имела в виду.
– Сказать по правде? Нет, не верю. Думаю, это галлюцинации. Ведь люди хотят в них верить. Это огромное утешение для тех, кто потерял близких.
– Да, наверное, – соглашаюсь я неохотно. – Что ж, до свидания. Спасибо за все.
Дверь закрывается, я бреду по улице и вдруг вспоминаю про папу, который все еще терпеливо ждет.
– Алло, папа! Извини, заболталась.
– Ничего страшного. Не хотел беспокоить тебя на работе…
На работе? Ура, не знает!
– Да-да, – поспешно отвечаю я, скрестив пальцы, – вечно эта работа. Где же я еще могу быть? – Я визгливо смеюсь. – Не волнуйся, сейчас я не в офисе…
– Ага. Значит, я удачно выбрал время. Возможно, это прозвучит странно… Мне нужно с тобой кое-что обсудить, и это довольно важно. Когда ты сумеешь освободиться?

0

23

Глава двадцать вторая

Мы договорились встретиться в кофейне «Лингтонс» на Оксфорд-стрит, потому что оба ее знаем. Каждый раз, когда нужно пересечься, папа предлагает «Лингтонс». Он бесконечно предан дяде Биллу, к тому же у него «Золотая карта» и он получает бесплатно кофе и еду в любое время в любой кофейне сети. (Я такую не заслужила. У меня всего лишь карта «Друзья и Семья», дающая 50 % скидки. Впрочем, я не жалуюсь.)
Приближаясь к знакомому шоколадно-белому зданию, я немного нервничаю. А вдруг у папы плохие новости? Мама больна. Или он.
И даже если у него нет плохих новостей, они есть у меня, один разрыв с Натали чего стоит. Опять я его расстрою. Может, не признаваться? Хотя бы сейчас. Пока что-нибудь не придумаю.
Толкаю дверь и вдыхаю знакомый запах кофе, корицы и свежей выпечки. Коричневые бархатные стулья и лакированные деревянные столики такие же, как в каждом «Лингтонсе» в любой точке земного шара. Дядя Билл широко улыбается с плаката на стене. Фирменные шоколадно-белые чашки, кофейники и кофемолки выстроились на витрине.
– Лара, – сигналит папа из начала очереди, – ты как раз вовремя! Что тебе взять?
Так. Выглядит неплохо. На больного не похож.
– Привет, – обнимаю я его. – Мне карамельный «Лингтончино» и паштет из тунца.
Капучино здесь не водится. Только «Лингтончино».
Папа заказывает угощение и протягивает «Золотую карту».
– Что это? – недоумевает кассир. – Впервые такую вижу.
– Просканируйте, – советует папа мягко.
– Ух ты! – Глаза парня расширяются, когда он видит результат. Теперь он смотрит на папу с почтением. – Для вас… бесплатно.
– Мне всегда немного неловко пользоваться ею, – признается папа, когда мы забираем кофе и идем к столику. – Я лишаю беднягу Билла кровно заработанного.
Бедняга Билл? Противно это слышать. Но мой папа судит о других по себе.
– Не обеднеет, – кисло говорю я, любуясь дядюшкиным лицом на кофейной чашке.
– Разве что чуть-чуть, – улыбается папа и оглядывает меня. – Ты так просто одета. У вас в офисе новая политика в отношении дресс-кода?
Вот я и попалась. На такой мелочи.
– Да просто была на семинаре, – на ходу придумываю я, – с ролевыми играми и прочими штуками.
– Прекрасно. – Папа так рад, что мне стыдно. Он добавляет сахар в кофе. – А теперь я хочу спросить тебя. Ты и правда довольна своей нынешней работой?
Вот уж не в бровь, а в глаз.
– Ну как тебе сказать… В целом… все неплохо. Даже хорошо! Есть отличные клиенты, я подыскала кандидата для «Макросанта», и Натали вернулась…
– Откуда? – удивляется папа. – Разве она уезжала?
Когда врешь, главное правило – запоминать свое вранье.
– Ненадолго. В командировку.
– Но ты ведь не сомневаешься в своем выборе? – настаивает папа. – Ты довольна?
– Вполне, – грустно говорю я. – Да, довольна.
Врать родителям совсем не так приятно, как кажется. Иногда просто завыть хочется: «Папочка, все идет на-а-пе-е-ре-е-ко-о-сяк! Что же мне теперь де-е-елать?»
– Так о чем же ты хотел со мной поговорить? – пытаюсь я сменить тему разговора.
– Пустяки, – папа смотрит на меня с нежностью, – ты уже ответила на мой вопрос. Бизнес процветает. Ты довольна. Это все, что я хотел услышать.
– То есть? – не понимаю я.
Папа улыбается.
– Просто наклевывается интересная возможность. Но раз дела у тебя идут на лад… Бессмысленно хвататься за что-то другое. Ты занимаешься любимым делом, у тебя все хорошо. Зачем тебе другая работа?
Другая работа?
Сердце мое екает. Но я стараюсь казаться безучастной.
– В любом случае интересно послушать. Мало ли что.
– Это так мило, – смеется папа. – Тебе действительно интересно или ты спрашиваешь из вежливости?
– Конечно, интересно, – быстро отвечаю я. – Почему бы и нет?
– Знаешь, я так горжусь твоими достижениями. А тут придется все начинать сначала. Даже говорить не хочу.
– Нет уж, говори, раз начал! – требую я слишком уж настойчиво. Но, спохватившись, снова изображаю сдержанное любопытство. – Просто объясни, в чем дело. Это же тебя ни к чему не обязывает.
– Ну хорошо. – Папа отпивает кофе и смотрит мне прямо в глаза. – Вчера звонил Билл. Вот уж не ожидал.
– Дядя Билл? – не верю я своим ушам.
– Сказал, что ты заезжала к нему недавно.
– Э-э… – я откашливаюсь, – решила навестить его. Не успела тебе рассказать.
Точнее, не хотела.
– В общем, он впечатлен. Очень странно охарактеризовал тебя. – Папа криво ухмыляется, так у него выражается удивление. – А, да, «цепкая». И еще прислал… это.
Он вынимает из кармана конверт и пускает по столу в мою сторону. Предчувствуя недоброе, я открываю. Сверху – официальный логотип «Лингтонс». Мне предлагают прекрасную должность в отделе кадров. И зарплату с пятью нулями.
Я не знаю, как реагировать. Поднимаю глаза на папу – он сияет. Конечно, он старается это скрыть, но меня-то не обманешь.
– Билл зачитал мне его по телефону, а потом прислал с курьером. Неплохо, правда?
– Ничего не понимаю, – я озадаченно тру бровь, – почему он послал письмо тебе? А не мне?
– Видимо, решил, что это дело семейное.
– Вот, значит, как.
– Неужели ты не рада? – смеется папа. – Даже если ты отклонишь предложение, все равно приятно!
Но мне-то совсем не весело. Что-то тут не так.
– Это признание твоих заслуг, – уверяет папа. – Ведь Билл нам не обязан. Он сделал это исключительно по доброй воле из уважения к тебе.
Точно, дело именно в этом: папа проговорился, сам того не заметив. В жизни не поверю, что дядюшка Билл способен оценить мои таланты. А в добрую волю Билла не верю и подавно.
Я посматриваю на письмо, особенно на отпечатанную черным по белому цифру с пятью нулями. Ясно, он пытается меня купить. Ладно, пусть не купить. Просто переманить на свою сторону. Видно, надеется, что я помогу ему добраться до ожерелья. Так что не стоит обольщаться по поводу мотивов нежданного предложения.
– Выбор всегда за тобой, – говорит папа. – Мы с мамой полностью тебя поддержим, что бы ты ни решила. Можешь на нас рассчитывать. Обдумай все хорошенько.
Только говорит папа не совсем то, что думает. Он спит и видит, чтобы я работала в крупной международной компании и получала гарантированную зарплату. Особенно если эта крупная международная компания – «Лингтонс».
Дядя Билл все точно рассчитал. Именно поэтому он послал письмо папе. Дядюшка пытается манипулировать мною через родителей.
– Полагаю, Билл хочет загладить свое поведение на похоронах, – продолжает папа. – Ему понравилась твоя настойчивость. И мне тоже! Я представить не мог, что ты решишься его навестить.
– Но я не просила его о работе! Я просто поинтересовалась… – Стоп. Ни слова об ожерелье. Ни слова о Сэди. Только не с папой.
– Если честно, я думаю, у Билла кое-какие проблемы с Диамантой. Он понимает, что дочь выросла слишком уж избалованной. Мы поговорили по душам, и знаешь, что он сказал? – Папа розовеет от удовольствия. – Что такая самостоятельная и решительная девушка, как ты, – прекрасный образец для подражания.
«Разумеется, думает он нечто противоположное! – хочу закричать я. – Ты, папочка, просто не знаешь всех обстоятельств. Все дело в проклятом ожерелье».
Что за бредовая история. Полный абсурд. Мало мне того, что ожерелье исчезло, и Сэди исчезла, и голова идет кругом… И я не знаю, как быть… И…
– Лара! – теребит меня папа. – Милая! О чем ты задумалась?
– Все это немного неожиданно.
– Это я виноват, – расстраивается папа. – Надо было промолчать. Вообще не говорить тебе об этом. Твои дела и без этого идут хорошо…
– Папа, – решительно обрываю я, – с бизнесом все не так уж и хорошо.
– В каком смысле?
– В прямом. Ты многого не знаешь. Не хотела тебя расстраивать. – Я нервно комкаю сахарный пакетик и не решаюсь поднять на отца глаз. – По правде говоря, все кончено. Натали бросила меня одну, я не стала ей спускать и уволилась. И еще… мы снова расстались с Джошем. Навсегда. – Нелегко мне даются эти слова. – Я поняла, как ошибалась в нем. Он меня не любил. Мне просто очень хотелось в это верить.
– Вот, значит, как. Что ж… тогда предложение подоспело как раз вовремя.
– Думаешь?
– Почему нет? – мягко спрашивает он. – Разве тебе не нравится открывшаяся перспектива? Но ты же хотела работать у дяди Билла.
– Понимаешь, это сложно объяснить.
– Хочу дать тебе один совет. – Отец ждет, пока я взгляну на него. – Не укоряй себя. Плюнь на все. Рано или поздно все образуется.
У моего папы такое открытое лицо и честные глаза. Если я скажу правду, он не поверит ни единому слову. Он примет меня за параноидальную шизофреничку или наркоманку. Возможно, за параноидальную шизофреничку, подсевшую на наркоту.
– Дядя Билл не спрашивал тебя об ожерелье? – не удержавшись, осведомляюсь я.
– О каком ожерелье? – удивляется папа. – Нет.
– А-а… неважно.
Папа хоть и улыбается, но заметно нервничает.
– Дорогая, это прекрасная возможность, – кивает он на письмо, – отличный шанс наладить свою жизнь. Может, не стоит раздумывать, а сразу согласиться? О чем здесь особо размышлять? Все ясно как божий день.
Объяснять бесполезно. Я не могу просто взять и забыть про Сэди. Ожерелье – это реальная, серьезная проблема. И я должна ее решить. Сэди – моя подруга, и я должна сделать для нее все возможное…
«Только вот где она? – раздается противный голос в моей голове. – Может, ее просто не существует?»
Откуда взялся этот голос? Неужели я сомневаюсь? Сама себе противоречу?
Мне не по себе. Разумеется, Сэди настоящая. А то как же! И не надо сомневаться.
Но мне тут же вспоминаются слова Джинни: «Думаю, это галлюцинации. Ведь люди хотят в них верить».
Да. Я хочу в это верить. И никакая это не… В общем, понятно.
Голова моя кружится. Отхлебываю кофе и оглядываю кафе, пытаясь отвлечься от невеселых мыслей. Я сижу в «Лингтонсе», напротив папа, на столе предложение о работе. Все это реальность – такая же, как и Сэди. Я в этом уверена. Я же ее видела. И слышала. Мы разговаривали. И между прочим, танцевали.
У меня бы фантазии не хватило ее придумать. И все подробности ее биографии. И ожерелье. Я же ни разу не видела ее живую.
– Папа, – говорю я вдруг с испугом, – мы никогда не ездили к двоюродной бабушке Сэди? Кроме того раза, когда я была совсем маленькой?
– Ну, это не совсем так, – вздыхает папа. – Мы с мамой вспомнили после похорон. Однажды мы приезжали к ней, тебе тогда было лет шесть.
– Шесть? – сглатываю я. – Она тогда носила ожерелье?
– Не помню, – пожимает плечами папа.
В шесть лет я видела двоюродную бабушку Сэди. Могла заметить и ожерелье. Могла запомнить его и не осознавать этого.
Мысли так и скачут. Внутри пусто и холодно. Я уже не понимаю, на каком я свете. Ведь все может быть не так, как мне представлялось раньше.
Я сама сочинила всю историю. Мне так захотелось. А все из-за подсознательного чувства вины. Впервые увидев ее, я сразу решила, что это галлюцинация. Галлюцинация.
– Но к чему эти расспросы?
Я слабо улыбаюсь, но не отвечаю. Два голоса в моей голове ведут борьбу не на жизнь, а на смерть. Первый кричит: «Сэди существует, ты это знаешь! Она твоя подруга, она обижена, ты должна ее найти!» Второй спокойно возражает: «Ее нет. И никогда не было. Ты потеряла кучу времени. Займись, наконец, своими делами».
– Папа, я похожа на сумасшедшую? Нет, серьезно. Не пора ли мне обратиться к врачу?
Папа нервно смеется:
– Бесполезно! Уже не поможет! – Он ставит чашку и наклоняется ко мне: – Потому что эмоции тебя захлестывают и воображение слишком сильное. Вся в мать. Такая же эмоциональная. Но не сумасшедшая. В любом случае, ты более нормальная, чем мама.
– Ясно, – вздыхаю я. – Бедная мама.
Нашел чем утешить.
Дрожащими руками беру письмо дядюшки Билла и перечитываю. Не так уж оно зловеще и выглядит. Письмо как письмо. Богатый дядюшка решил помочь бедной родственнице. Почему я должна отказываться? Лара Лингтон из «Лингтонс», звучит неплохо. Плюс огромные перспективы: зарплата, машина, большие возможности. Все будут счастливы. Никаких сложностей. А воспоминания о Сэди растают как дым. Жизнь пойдет своим путем.
Это же просто, проще простого.
– Давненько ты к нам не заезжала, – добродушно замечает папа. – Не хочешь заглянуть на выходных? Мама обрадуется.
– Возможно, – соглашаюсь я после паузы. – Неплохая идея. Я и сама собиралась вас навестить.
– Это тебя немного взбодрит. Когда старая жизнь рушится, а новая еще не наладилась, нет места лучше родного дома. Сколько бы лет тебе ни исполнилось.
– Лучше дома места нет.
– С Дороти не поспоришь. А теперь поешь, – он кивает на нетронутый паштет из тунца.
Но мне уже не до того.
Дом. Вот она, нежданная догадка. Почему я не подумала о нем раньше?
Она могла вернуться домой.
Туда, где когда-то стоял старый особняк. Где прошло ее детство. Где она встретила большую любовь. При жизни она избегала тех мест, но это ничего не значит.
Я задумчиво болтаю ложкой в кофе. Самое разумное – забыть Сэди навсегда. Принять предложение дяди Билла, купить бутылочку шампанского и отпраздновать назначение с родителями.
Но я не могу. В глубине души я уверена, что Сэди существует. Я слишком прикипела к ней и слишком виновата.
Решено. Если ее там не окажется, пойду работать к дядюшке. И перестану дергаться.
– Наконец-то, – папа вытирает рот коричневой салфеткой, – ты выглядишь более счастливой. – Он кивает на письмо: – Уже решила, что будешь делать?
– Да. Решила. Поеду на вокзал Сент-Панкрас.

0

24

Глава двадцать третья

Итак, если ее здесь нет, значит, вообще нет. Сэди, это твой последний шанс. Надеюсь, ты это понимаешь.
Через час я уже в Сент-Олбанс, а двадцать минут спустя такси высаживает меня в Арчбери. И вот я стою посреди маленькой деревенской площади: паб, автобусная остановка и странноватая современная церковь. Местечко было бы довольно живописно, если бы грузовики не гоняли со скоростью миллион миль в час, а трое подростков не орали во все горло. А мне-то казалось, что в провинции тишина.
На щите с картой окрестностей нахожу Арчбери-клоуз. Это то, во что превратили наш дом в Арчбери после пожара. Именно там я собираюсь искать Сэди.
Вскоре я уже стою перед коваными металлическими воротами с затейливой надписью «Арчбери-клоуз», за ними шесть коттеджей красного кирпича с подъездными дорожками и гаражами. Сложно представить, что когда-то здесь находилось поместье с просторным старым домом.
Наблюдатель ужасно удивился бы, увидев, как я брожу по дорожкам, хрущу гравием, заглядываю в окна и бормочу: «Сэди!»
Эх, почему я не расспросила Сэди подробнее о ее здешней жизни. Может, у нее было любимое дерево. Или уголок в саду, где теперь хранят всякий хлам.
Кажется, вокруг никого нет, так что я даже повышаю голос:
– Сэди? Ты здесь? Сэ-ди?
– Эй, милочка!
Я нервно вздрагиваю, когда кто-то тычет мне в спину. Поворачиваюсь и вижу седую женщину в цветастой кофточке, коричнево-желтых слаксах и кроссовках. Смотрит она на меня с большим подозрением.
– Сэди – это я. Что вам нужно? Вы по поводу канализации?
– Хм… не совсем. Я ищу Сэди, но другую.
– Других здесь нет, – хмурится она. – Я единственная Сэди в округе. Сэди Вильямс. Из дома номер четыре.
– Приятно познакомиться. Дело в том, что Сэди – это собака. Она убежала. Извините за беспокойство.
Я пытаюсь уйти, но Сэди Вильямс вцепляется в меня мертвой хваткой:
– Вы спустили собаку на нашей территории? Как вы могли? Здесь не выгуливают собак!
– Но… я уже извинилась. И это нигде не обозначено. К тому же она сбежала не здесь, – вру дальше я, пытаясь высвободиться.
– А теперь сидит где-нибудь в кустах и замышляет нападение! – злобно сверкает глазками Сэди Вильямс. – Собаки – опасные твари. А у нас здесь малыши. От таких, как вы, в мире сплошные беды.
– Оставьте меня в покое, – против воли вступаю я в перепалку. – У меня очень дружелюбная собака. Я бы не стала спускать с поводка опасное животное.
– Все собаки одинаковы.
– Неправда!
«Лара, прекрати. Ты же просто придумала эту собаку».
– Так или иначе, – мне наконец удается отцепиться, – ее здесь нет, иначе она бы уже прибежала. Сэди такая послушная. У нее вся грудь в медалях, – добавляю я для пущей достоверности. – Ладно, поищу ее в другом месте.
Я тороплюсь к воротам, пока Сэди Вильямс не ухватила меня еще раз. Ясно, что ее тезки здесь нет. Такое развлечение она бы не пропустила.
– А какой она породы? – обиженно кричит Сэди Вильямс. – Кто выскочит на нас из-за угла?
Вот дура. Не могу отказать себе в удовольствии.
– Питбуль, – сообщаю я, не оборачиваясь. – Но совсем безобидный.
Выхожу за ворота и бреду обратно к городской площади. Вот так и заканчиваются все мои «светлые идеи». Пшиком.
Плюхаюсь на скамейку, достаю «Твикс» и тупо гляжу перед собой. Глупо было приезжать сюда. Сейчас доем батончик, вызову такси и вернусь в Лондон. С Сэди покончено. Я и так истратила на нее уйму сил. Почему я вообще должна о ней думать? Она-то обо мне наверняка не думает.
Доедаю «Твикс» и уговариваю себя набрать номер. Надо ехать. Пора выбросить это из головы и начать новую разумную жизнь без привидений.
Но… перед глазами в который раз возникает печальное лицо Сэди. Я снова слышу ее голос. Тебе на меня плевать… Всем на меня плевать…
Если я сдалась всего через три дня, значит, она была права? Неожиданно я свирепею – злюсь на нее, на себя, на сложившуюся ситуацию. Сердито комкаю обертку и кидаю в урну. Как же поступить? Я искала, и искала, и искала. Она могла бы откликнуться, не демонстрировать упрямство.
Но не все еще потеряно. Новая мысль приходит мне в голову. Я же Великая Лара, в некотором смысле медиум. Может, стоит воспользоваться телепатическими способностями? Я должна призвать ее из другого мира. Или из «Хэрродс». В общем, оттуда, где она затаилась.
Ну хорошо. Это последняя попытка. Самая последняя.
Вдали виднеется пруд. Наверное, если призраки где и водятся, то около воды. Уж точно не возле скамеек на автобусной остановке. Глядя на заросший мхом каменный фонтан посреди пруда, я так и представляю танцующую, разбрызгивающую воду, издающую радостные вопли Сэди и полицейского, который пытается вытащить ее оттуда.
– Духи! – Я осторожно простираю руки.
По воде идет рябь, но, боюсь, все дело в ветре. Понятия не имею, что нужно говорить. Попробую придумать по ходу.
– Это я, Лара, – произношу я замогильным голосом. – Подруга духов. Хорошо, одного духа. (Не хотелось бы встретиться с духом Генриха Восьмого.) Я ищу… Сэди Ланкастер, – со значением произношу я.
Тишина, только утка крякает.
Наверно, «ищу» неправильное слово.
– Сим я призываю Сэди Ланкастер, – говорю я повелительно. – Из глубин мира призраков явись мне, Ларе Лингтон, медиуму. Услышь мой голос. Услышь мои призывы. Молю вас, духи, – для большей убедительности я трясу руками, – если ведома вам Сэди, пошлите ее ко мне.
Тишина. Ни голоса, ни проблеска, ни тени.
– Ах так! Ну и торчи там одна! – кричу я, надеясь ее спровоцировать. – Мне плевать. Есть у меня дела и поважнее, чем болтать с духами. Прощайте все.
Возвращаюсь на скамейку, достаю из сумки мобильник, звоню в службу такси и прошу прислать машину немедленно.
С меня хватит!
Мне сообщают, что машина будет у церкви через десять минут, и я направляюсь к собору, надеясь отыскать по дороге автомат с кофе. Никакого автомата не обнаруживаю. Зато внезапно натыкаюсь на табличку «Старый дом викария».
Старый дом викария.
Интересно, это тот самый викарий? Ну, отец Стивена? Значит, и сам Стивен там жил.
С любопытством заглядываю через изгородь. Большой серый дом, несколько припаркованных машин. На крыльце толпятся люди.
Дом окружен вековыми деревьями и зарослями родендронов, в глубине сада виден покосившийся каменный сарай, видимо, именно там Стивен писал картины. Так и представляю крадущуюся по дорожке босую Сэди, глаза ее сияют в лунном свете. А место и вправду живописное. Словно явилось из прошлого века. Интересно, Сэди тоже…
Нет. Я же с этим покончила. Поиски прекращены.
А что, если…
Глупости. Только не здесь. С ее-то чувством собственного достоинства. Она же говорила, что никогда не гоняется за мужчинами. Какой смысл торчать в доме того, кто разбил ей сердце. Дурацкая идея.
Но рука уже сама толкает калитку.
Это самая, самая, самая последняя попытка.
Направляясь к крыльцу, я лихорадочно придумываю ответ на вопрос «Что вы здесь делаете?». Версия с потерявшейся собакой не годится. Может, я интересуюсь старыми домами викариев? Или я студентка архитектурного факультета? Точно! Пишу работу «Жилища религиозных деятелей». Учусь в Биркбеке.  Нет, лучше, в Гарварде.
Собираюсь позвонить в старый звонок, но тут вижу, что дверь незаперта. Воровато озираюсь, осторожно толкаю дверь и проскальзываю в холл. Старинный наборный паркет, стены обшиты деревянными панелями. О… Прямо напротив двери массивный стол, заваленный бумагами, а за ним сидит женщина с короткой стрижкой.
– Здравствуйте, – она ничуть не удивлена, – вы на экскурсию?
Экскурсию? Наконец-то повезло! Могу ходить где хочу, без всяких объяснений. Вот уж не знала, что столько людей желают осмотреть дом викария.
– Конечно. Сколько это стоит?
– Пять фунтов.
Пять фунтов?! Да это грабеж.
– Возьмите путеводитель, – предлагает она, и я машинально беру буклет и быстро направляюсь в гостиную: сплошь диваны и ковры.
– Сэди? – шепчу я. – Сэди, ты здесь?
– Здесь Мелори, должно быть, проводил вечера.
Я вздрагиваю и оглядываюсь. Это служительница последовала за мной.
– А, ясно… Очень мило. Пойду, пожалуй, дальше. – И я спешу в прилегающую столовую, которая напоминает театральные декорации из пьес, посвященных началу века. – Сэди?
– Это семейная столовая…
Вот привязалась. Я что, не могу осмотреть дом викария без сопровождающих? Подхожу к окну. Люди, которых я видела на крыльце, теперь бродят по саду. И никаких следов Сэди.
Это тоже идиотская идея. Ее нет и здесь. Что Сэди делать в доме парня, разбившего ей сердце? Поворачиваюсь с намерением покинуть дом и чуть не врезаюсь в служительницу.
– Вы, наверное, поклонница его работ?
Работ? Чьих работ?
– М-м-м… вроде того, – поспешно соглашаюсь я. – А как же. Большая поклонница. Просто огромная. – Заглядываю в буклет. Заголовок гласит: «Добро пожаловать в дом Сесила Мелори». Ниже изображение каких-то скал.
Сесил Мелори. Он, кажется, известный художник. Может, и не Пикассо, но я точно о нем слышала. А он-то здесь при чем?
– Значит, Сесил Мелори жил здесь? – спрашиваю я.
– Ну разумеется, – удивляется она. – Поэтому дом реконструировали и превратили в музей. Он жил здесь до двадцать седьмого года.
До двадцать седьмого года? Вот это да. Если он здесь жил, Сэди наверняка его знала. Они могли общаться.
– Он был другом сына викария? Стивена Неттлтона?
– Дорогая моя… – женщина явно шокирована, – вы что, не знаете, что Сесил Мелори и есть Стивен Неттлтон?
Стивен – это Сесил Мелори? Сам Сесил Мелори?
Я слишком обескуражена, чтобы сказать хоть что-то.
– Позже он окончательно сменил имя. Вероятно, из-за разногласий с родителями. После того, как переехал во Францию…
Стивен стал знаменитым художником. Как это может быть? Сэди ничего про это не говорила. А уж она прожужжала бы мне все уши. Неужели она не знала?
– С родителями он так и не помирился до самой смерти. Но вы ведь знаете, что он трагически умер совсем молодым, – смотрительница скорбно качает головой. – Вы, конечно, хотите взглянуть на спальни?
– Нет-нет. В смысле… подождите… Мне немного не по себе. Видите ли, Стивен… я хотела сказать, Сесил Мелори был другом моей двоюродной бабушки. Она жила по соседству. Они дружили. Но видимо, она так и не узнала, что он прославился.
– О-о, – понимающе кивает смотрительница. – Неудивительно, ведь он не был знаменит при жизни. Только через много лет после смерти интерес к его работам возник сначала во Франции, а потом и на родине. А поскольку он умер молодым, картин немного, и потому они особенно в цене. В восьмидесятые годы на его творчество случился настоящий бум. Тогда-то он и стал широко известен.
В восьмидесятые. А Сэди хватил удар в восемьдесят первом. Тогда-то ее и отправили в дом престарелых. Никто ей ничего не сказал. Она понятия не имела о том, что происходит в мире…
Возвращаюсь к суровой реальности и обнаруживаю, что служительница как-то странно смотрит на меня. Бьюсь об заклад, она готова вернуть мне деньги и вытолкать за дверь.
– Извините, задумалась. Он работал в сарае в саду?
Лицо ее разглаживается.
– Именно там. Если вам интересно, у нас есть несколько книг о Мелори.
Она уходит и тут же возвращается с небольшой книгой в мягкой обложке.
– О его молодости известно не так уж много, ведь городские записи сильно пострадали во время войны, а когда исследователи занялись изучением биографии художника, большинство его сверстников уже скончалось. Во Франции он писал в основном пейзажи.
Она протягивает мне брошюру, на обложке – морской пейзаж.
– Как интересно.
Я листаю книжицу и натыкаюсь на черно-белую фотографию мужчины с палитрой в руках. Подпись гласит: «Редкий снимок Сесила Мелори за работой». Теперь понятно, что влекло к нему Сэди. Высокий, брутальной наружности брюнет, темные глаза буквально притягивают. Опасный тип. Наверняка считал себя гением. Полагал, что слишком хорош для обычных отношений. И хотя он давным-давно в могиле, мне так и хочется отчитать его. Как он мог так ужасно обойтись с Сэди? Как мог уехать во Францию и забыть о ней?
– Великий художник. (Вот репей!) Его ранняя смерть – одна из величайших трагедий минувшего века.
– Что ж, возможно, он заслужил это, – недобро усмехаюсь я. – Характер у него был препротивный. Как считаете?
Смотрительница в полной растерянности. Она то открывает рот, то снова захлопывает.
Я листаю страницы. Мелькают скалы, море, какие-то куры… И вдруг! С бумаги на меня взирает глаз. Просто глаз. Это фрагмент картины. Но я где угодно узнаю эти пушистые ресницы и хулиганский блеск во взгляде.
– Вы не знаете, кто это?
– Дорогая, – женщина едва сдерживается, – но это же… Конечно, вы узнали фрагмент одного из его известнейших полотен. Если хотите взглянуть, у нас есть копия картины в библиотеке.
– Очень хочу! – Я готова сорваться с места. – Куда идти?
Она ведет меня по скрипучему коридору в темную, устланную коврами комнату. Повсюду книжные полки и старые, обитые кожей кресла. Над камином висит большая картина.
– Посмотрите, – с придыханием шепчет музейщица, – вот наша гордость.
Я лишаюсь дара речи. Горло сдавило. Замираю, притиснув книжку к груди, и смотрю, смотрю, смотрю.
Вот и она. Из позолоченной рамы на меня глядит Сэди. Никогда я не видела ее такой красивой. Такой безмятежной. Такой счастливой. В огромных темных глазах мерцают искры. Я знаю, что это такое. Любовь.
Она опирается на спинку стула, обнаженная, лишь дымчатая драпировка едва прикрывает грудь и бедра. Короткие волосы подчеркивают длинную шею. В ушах сверкают серьги. А на шее – ожерелье со стрекозой, бусины струятся по чуть прикрытой груди, стекают на руку. В ушах у меня звучит ее голос. Я была в нем счастлива… Я чувствовала себя прекрасной. Как богиня.
Теперь все встало на свои места. Вот зачем ей понадобилось ожерелье. Это символ любви и счастья. Неважно, что было до и после. Неважно, что потом ее сердце разобьется. Тогда жизнь казалась чудом.
– Поразительно, – я смахиваю слезу.
– Разве она не прекрасна? – Служительницу умиляет моя реакция. Я веду себя как истинная ценительница искусства. – Детали и нюансы великолепны. Каждая бусина – маленький шедевр. Все выписано с такой любовью. – Она преданно глядит на портрет. – И главное, это единственный портрет, который он создал.
– То есть? – недоумеваю я. – Ведь Сесил написал множество картин.
– Без сомнения. Но портретов больше нет. Никто не мог его уговорить. Когда он стал популярен в художественных кругах Франции, его просили множество раз, но он всегда отвечал: «J'ai peint celui que j'ai voulu peindre». Женщина делает эффектную паузу. «Я уже написал ту, о которой мечтал».
Я безмолвно смотрю на нее, не в силах переварить обрушившуюся на меня информацию. Он писал только Сэди? Всю свою жизнь? Ту, о которой мечтал?
– А в этой бусине… – смотрительница указывает на картину с многозначительной улыбкой, – таится маленький сюрприз. Небольшой секрет художника. – Она манит меня пальцем. – Видите?
Я послушно приглядываюсь к холсту. Бусина как бусина.
– Практически невозможно разглядеть без увеличительного стекла… Вот смотрите. – Она достает откуда-то лист плотной бумаги. На нем изображена огромная, в несколько раз увеличенная бусина с картины. С изумлением я обнаруживаю в ней лицо. Мужское.
– Это?..
– Мелори, – в восторге кивает она. – Его собственное отражение в ожерелье. Он изобразил самого себя на картине. Миниатюрный, скрытый от посторонних глаз портрет. Его впервые разглядели только десять лет назад. Это тайное послание.
– Можно взглянуть?
Трясущимися руками беру листок. Вот он какой. На картине. На ожерелье. У нее на груди. Он никогда больше не писал портретов. Он написал ту, о которой мечтал.
Он любил Сэди. Любил. Я в этом уверена.
Сквозь слезы я снова смотрю на картину. Моя сопровождающая права. Картина пронизана любовью. Она сквозит в каждом мазке.
– Потрясающе, – всхлипываю я. – А у вас есть книги о нем?
Я страстно желаю избавиться от смотрительницы. Подождав, пока шаги смолкнут, я задираю голову и кричу:
– Сэди! Сэди, ты меня слышишь? Я нашла картину! Она прекрасна. Как и ты. Ты висишь в музее. Но главное… Стивен никогда в жизни никого не писал. Ты была единственной. Он написал себя у тебя на груди. Он любил тебя. Сэди, я уверена, он тебя любил. Мне так хочется, чтобы ты увидела…
У меня срывается дыхание. Тишина в комнате мертвая. Где бы Сэди ни была сейчас, она меня не слышит. Зато я слышу шаги, быстро поворачиваюсь и лицемерно улыбаюсь. Смотрительница протягивает мне кипу книг:
– Это все, что у нас есть. Вы изучаете искусство или интересуетесь именно Мелори?
– Я интересуюсь этой картиной, – честно признаюсь я. – Вы не подскажете мне… Если это известно, если факт обнародован, кто здесь изображен? У картины есть название?
– «Девушка с ожерельем». Безусловно, многие пытались установить личность модели, – смотрительница заученно тарахтит, – но, к сожалению, пока удалось установить только ее имя. Мейбл.
– Мейбл? – переспрашиваю я в ужасе. – Почему Мейбл?
– Дорогуша! Современному человеку это имя может показаться странным, но тогда оно было чрезвычайно распространено. И с обратной стороны картины есть надпись. Мелори сам написал «Моя Мейбл».
– Это прозвище! Их тайная шутка! Ее звали Сэди! Сэди Ланкастер. Я запишу. Я точно знаю, потому что она… – я замолкаю, торжествуя, – она моя двоюродная бабушка.
Я жду ахов и охов, но получаю лишь подозрительный взгляд.
– Неужели? Это серьезное заявление. А почему вы так думаете?
– Я не думаю, а знаю. Она жила по соседству в Арчбери. И знала Стиве… то есть Сесила Мелори. Они любили друг друга. Это она.
– И у вас есть доказательства? Ее фотография в молодости? Архивные документы?
– При себе нет, – немного раздраженно признаю я, – но это точно она. И я это докажу. Вам нужно повесить табличку с ее именем и перестать звать ее «Мейбл»… – Я останавливаюсь посреди фразы, потому что меня осеняет новая мысль. – Погодите-ка. Это же картина принадлежала Сэди. Он ей ее подарил! И хотя Сэди ее потеряла, все равно картина принадлежит ей. Или папе и дяде Биллу. Откуда она у вас? Что она тут делает?
– Что вы имеете в виду? – мгновенно настораживается музейщица.
– Эта картина принадлежала моей двоюродной бабушке. Но она исчезла много лет назад. Семейный особняк сгорел, а портрет никто не мог отыскать. И вот теперь я вижу его здесь. Могу я переговорить с директором музея или кто там отвечает за эту картину? Прямо сейчас.
Смотрительница растеряна и озадачена.
– Дорогая, вы же понимаете, что это только копия?
– Копия?.. А оригинал?
– Оригинал в четыре раза больше и гораздо лучше.
– Но как же… – Для меня картина и так достаточно хороша. – И где же тогда оригинал? В частной коллекции?
– Нет, дорогуша, – терпеливо объясняет она. – В Лондонской портретной галерее.

0

25

Глава двадцать четвертая

Портрет огромный. И великолепный. В миллион раз лучше, чем копия.
Я сижу перед ним в Лондонской портретной галерее уже два часа. И не могу оторваться. Сэди взирает на зрителей бархатными темно-зелеными глазами из-под соболиных бровей, словно величественная и прекрасная богиня, сошедшая на землю. Цвета, которые Сесил Мелори выбрал для передачи оттенков ее кожи, не имеют аналогов в его творчестве. Я знаю точно, потому что преподавательница рисования полчаса назад рассказывала об этом своим ученикам. А потом они все вместе принялись искать его автопортрет в бусине.
Посмотреть на картину пришло не меньше ста человек. Кто-то прочувствованно вздыхал, кто-то улыбался, некоторые просто сидели и смотрели.
– Разве она не прекрасна? – Брюнетка в плаще кивает мне и пристраивается рядом на скамейке. – Это мой самый любимый портрет.
– И мой тоже, – соглашаюсь я.
– Интересно, о чем она думает? – размышляет вслух моя соседка.
– Она влюблена. – Я еще раз смотрю на сияющие глаза Сэди и ее раскрасневшиеся щеки. – И кажется, очень-очень счастлива.
– Вероятно, вы правы.
Мы долго сидим молча, наслаждаясь картиной.
– Она настраивает на лучшее, – признается женщина. – Я частенько заглядываю к ней в обеденный перерыв. Просто чтоб взбодриться. И дома у меня есть репродукция. Дочка подарила. Но с подлинником, конечно, ничто не сравнится.
У меня сдавливает горло, но я мужественно улыбаюсь в ответ.
– Вы правы. С подлинником ничто не сравнится.
Как раз в этот момент к картине подходит японское семейство. Мать указывает на ожерелье, дочка протяжно вздыхает, потом обе синхронно вскидывают головы и молча смотрят на лицо Сэди.
Мир обожает Сэди. А она даже не подозревает об этом.
Я звала ее до хрипоты, снова и снова, высовывалась из окна на улицу. Но она не отозвалась. Не слышала или не хотела слышать. Я смотрю на часы и резко вскакиваю. Пора. Скоро пять часов. Меня ждет Малькольм Глэдхилл, хранитель коллекции.
Спускаюсь в фойе, представляюсь секретарю и жду среди толпы французских школьников. Наконец слышу голос: «Мисс Лингтон?» Мужчина в сиреневом костюме, с каштановой бородой, торчащими из ушей пучками волос и хитрыми глазами похож на Санта-Клауса, и я тут же проникаюсь к нему симпатией.
– Это я. Здравствуйте.
– А я Малькольм Глэдхилл. Прошу вас.
Он ведет меня к потайной дверце, мы поднимаемся по ступенькам и проходим в угловой кабинет с видом на Темзу. Повсюду открытки и репродукции с картин – на стенах, в книгах и даже на его огромном компьютере.
– Итак, – он предлагает мне чаю и садится, – ваш приход связан с «Девушкой с ожерельем». Но я не совсем понял, что именно вы хотите. Может, объясните? – Он настороженно смотрит на меня.
Понятно, мое сообщение показалось ему слишком туманным. Но я не хотела посвящать во все подробности секретаршу и просто сказала, что речь идет о «Девушке с ожерельем» и что это дело жизни и смерти, вопрос государственной важности и национальной безопасности.
Уверена, для знатоков искусства мое заявление станет настоящей сенсацией.
– Объясню, – киваю я. – Во-первых, это не просто «девушка». Это моя двоюродная бабушка. Взгляните.
Я достаю фотографию Сэди с ожерельем в доме престарелых.
– Обратите внимание на ожерелье, – добавляю я.
Не зря мне сразу понравился этот Малькольм Глэдхилл. Он все правильно понял. Выпучил глаза. Щеки его порозовели от возбуждения. Переводит изучающий взгляд с меня на фотографию. Потом внимательно разглядывает ожерелье. Наконец издает странный звук, стараясь подавить возбуждение.
– Вы утверждаете, что это и есть Мейбл с картины?
Как же мне надоела эта кличка.
– Ее звали не Мейбл. Она ненавидела это имя. Ее звали Сэди. Сэди Ланкастер. Она жила в Арчбери и была возлюбленной Стивена Неттлтона. Из-за нее отец отослал его во Францию.
Малькольм Глэдхилл молчит и тяжело дышит, раздувая щеки.
– У вас есть еще какие-нибудь доказательства? Другие документы? Старые фотографии?
– Разве вам этого недостаточно? – начинаю сердиться я. – Она хранила ожерелье всю свою жизнь. Какие еще доказательства вы хотите получить?
– А где теперь ожерелье? Оно у вас? А сама леди еще жива? – Когда эта мысль приходит ему в голову, глаза его чуть не выскакивают из орбит. – Как бы это было…
– К сожалению, она недавно умерла, – обрываю я его, пока он окончательно не потерял рассудок от радости. – Ожерелья у меня нет. Но я как раз его ищу.
– Что ж, – Малькольм Глэдхилл достает клетчатый платок и вытирает вспотевший лоб, – в подобных случаях проводится тщательное расследование, прежде чем прийти к какому-либо выводу…
– Это она, – уверенно повторяю я.
– Я отправлю вас в наш исследовательский отдел. Они очень внимательно отнесутся к вашей истории и изучат все существующие доказательства…
Он ведет себя как обычный чиновник. Такова жизнь.
– С удовольствием побеседую с ними, – вежливо отвечаю я. – Уверена, они согласятся со мной. Это она.
Заметив открытку с изображением «Девушки с ожерельем», прикрепленную к компьютеру, кладу ее рядом с фотографией Сэди. Мы молча смотрим на изображения. Два восхитительных дерзких глаза на первом – два старческих на втором. И лишь сверкающее ожерелье, верный талисман, связывает их.
– Когда ваша двоюродная бабушка умерла? – вкрадчиво спрашивает Малькольм Глэдхилл.
– Несколько недель назад. Она жила в доме престарелых с начала восьмидесятых годов и мало что знала о происходящем в мире. Ей никто не сказал, что Стивен Неттлтон прославился. И ее портрет – тоже. Никому не было до нее дела. Но я хочу восстановить справедливость.
Малькольм Глэдхилл кивает.
– Ну, если наши исследователи докажут, что именно она изображена на портрете… Поверьте, мир запомнит ее имя. Недавно наш маркетинговый отдел проводил опрос, и «Девушка с ожерельем» оказалась самой популярной картиной в галерее. Чем больше о ней станет известно, тем лучше. Это чрезвычайно ценный экспонат.
– В самом деле? – переполняюсь гордостью я. – Она была бы польщена.
– Давайте я позову коллегу, и он взглянет на фотографию. Он настоящий фанатик творчества Мелори, и ваша история его наверняка заинтересует.
– Секундочку, – поднимаю руку я. – Пока вы никого не позвали, давайте обсудим еще одну деталь. С глазу на глаз. Мне нужно знать, как попала к вам эта картина. Она принадлежала Сэди. Лично ей. А теперь я вижу ее здесь.
Малькольм Глэдхилл напрягается.
– Так и думал, что рано или поздно это всплывет, – бормочет он. – После вашего звонка я посмотрел документы и выяснил подробности сделки. – Он открывает папку, все это время лежавшую на рабочем столе, и разворачивает пожелтевший от времени листок бумаги. – Полотно появилось у нас в начале восьмидесятых.
Появилось? Но откуда?
– Оно же было утрачено при пожаре. Никто не знал, где картина. Как же она попала к вам?
– К сожалению, – Глэдхилл мнется, продавец при совершении сделки пожелал сохранить инкогнито.
– Инкогнито? – Меня переполняет ярость. – Но это чужая картина! Стивен подарил ее Сэди. Кто бы ни завладел полотном, он не имел права его продавать. Вы обязаны проверять такие вещи!
– Мы и проверили, – парирует хранитель. – Право собственности было доказано. Галерея провела тщательное расследование и постановила, что владелец имеет право продать картину. Разумеется, продавец предоставил все гарантии…
– И тем не менее этот человек солгал! И знаете что? Я налогоплательщица и честно финансирую вас. И я настоятельно требую сообщить мне имя этого чертова продавца! Немедленно.
– Девочка, вы ошибаетесь, – ухмыляется Малькольм. – Мы частная галерея, вы нас уж точно не финансируете. Поверьте, я рад был бы прояснить ситуацию не меньше вашего, но существует определенное соглашение. У меня связаны руки.
– Придется вернуться с полицией и адвокатами. Я заявлю о краже картины, и вам все равно придется открыть имя.
Глэдхилл шевелит косматыми бровями.
– Разумеется, если полиция даст распоряжение, мы подчинимся.
– Вот и прекрасно. Полицейские – мои хорошие друзья, – мрачно добавляю я. – Например, инспектор Джеймс. Он с большим интересом выслушает ваши объяснения. Полотно являлось собственностью Сэди, а теперь оно принадлежит моему отцу и его брату. И мы не станем сидеть сложа руки.
Я полна решимости. Надо установить истину. Картины не появляются из воздуха.
– Я могу понять ваше волнение, – кивает Малькольм Глэдхилл. – Поверьте мне, галерея очень щепетильно относится к правам собственников.
Он не смотрит мне в глаза. И практически не отрывает взгляда от листка. Там указано имя продавца. Я точно знаю. Может, броситься через стол, повалить на пол и…
– Что ж, и на том спасибо, – любезно говорю я. – Не сомневаюсь, мы еще увидимся.
– Разумеется. – Хранитель убирает листок в папку. – Но я все-таки хотел бы представить вас моему коллеге Джереми Мустою. Уверен, он захочет взглянуть на фотографию вашей двоюродной бабушки…
Через несколько минут худощавый мужчина склоняется над снимком Сэди и несколько раз подряд повторяет «замечательно».
– Нам почти ничего не удалось узнать об этом портрете, – сообщает Джереми Мустой, отрываясь от созерцания. – Слишком мало сохранилось архивных записей и фотографий, а найти очевидцев исследователям не удалось. Конечно, решили, что модель звали Мейбл… – Он морщит лоб, вспоминая. – В начале девяностых автор одной диссертации предположил, что позировала служанка Неттлтонов по имени Мейбл, родители не одобрили «позорный» мезальянс и выслали сына во Францию.
Я готова расхохотаться. Какие же нелепости люди пишут в «научных» работах!
– У них действительно была служанка Мейбл, – терпеливо объясняю я, – но позировала не она. Стивен называл Сэди Мейбл, когда хотел поддразнить ее. И они любили друг друга. Поэтому его отправили во Францию.
– В самом деле? – Джереми смотрит на меня с интересом. – Значит… ваша двоюродная бабушка – это Мейбл из писем.
– Письма! – восклицает Малькольм Глэдхилл. – Ну как же! Совсем о них забыл. Давненько не приходилось их перечитывать.
– Какие письма? – Я недоуменно перевожу взгляд с одного на другого. – Что за письма?
– У нас в архиве хранится связка старых писем Мелори, – разъясняет Джереми. – Это то немногое, что уцелело после его смерти. Трудно сказать, посылал он их или нет, но одно точно было отправлено и вернулось обратно. К сожалению, адрес замаран черно-синими чернилами, так что даже современные технологии не в силах…
– Не может быть! А нельзя на них взглянуть?

Через час, когда я покидаю галерею, эмоции из меня так и бьют. Перед глазами стоят тонкие листки писчей бумаги с поблекшими танцующими строчками.
Все письма я не прочитала. Слишком они личные, да и времени мне дали мало. Но прочитанного оказалось более чем достаточно. Он ее любил. Даже после того, как уехал во Францию. Даже после того, как узнал, что она вышла замуж за другого.
Сэди помнила о нем всю свою жизнь. И теперь я знаю, что он тоже помнил. Пусть все эти страсти кипели много лет назад и их участники покоятся в могиле, я не могу побороть охватившую меня грусть. Жизнь обошлась с ними так несправедливо! Они этого не заслужили. Они были созданы друг для друга. Наверняка кто-то перехватывал его письма к Сэди. Может, ее ужасные родители?
Бедняжка так и не узнала правду. Думала, он ее разлюбил. А гордость не позволяла поехать и убедиться во всем собственными глазами. Из глупой мести она приняла предложение парня в жилетке. Возможно, рассчитывала увидеть Стивена хотя бы на собственном венчании. Даже когда ее вели под венец, она все еще ждала его. Но тщетно. До чего печальная история.
Все, хватит. Он давно умер. И она мертва. Ничего уже не исправишь.
Поток людей течет к станции «Ватерлоо», но я пока не готова возвращаться в свою маленькую пустую квартиру. Я должна глотнуть воздуха. Увидеть перспективу. Проталкиваюсь сквозь группу туристов и поднимаюсь на мост Ватерлоо. В прошлый раз над ним низко висели серые тучи. Сэди стояла на парапете. А я, потеряв голову, бросала слова на ветер.
Но сегодня вечер теплый и спокойный. Только легкая рябь бежит по голубой Темзе, да прогулочный кораблик медленно проплывает внизу.
Останавливаюсь на том же самом месте и смотрю на Биг-Бен, но ничего не вижу. Взгляд мой обращен в прошлое. Я так и представляю старинный вихляющий почерк Стивена, читаю его старомодные фразы. Воображаю, как он сидит на скале во Франции и пишет письмо Сэди. В ушах звучат обрывки чарльстона…
Но что это?
Бэнд двадцатых годов действительно играет чарльстон.
В паре сотен метров, в Юбилейных садах, людно. Возле сцены с оркестром собралась настоящая толпа. А музыканты играют старомодные мелодии. Ах да, сегодня же открылся джазовый фестиваль. Именно его рекламировали, когда мы гуляли здесь с Эдом. И у меня в сумочке должен лежать купленный билет.
Я стою на мосту и наблюдаю. Девушки в костюмах двадцатых годов танцуют на сцене, бахрома и бусины так и разлетаются в разные стороны. Глаза их горят, ноги мелькают. И вдруг в толпе я замечаю…
Не может быть.
Я замираю. Но тут же, запрещая себе даже думать об этом и надеяться попусту, медленно иду к лестнице и начинаю спускаться. Кровь стучит в висках. Изо всех сил я стараюсь не бежать. Над сценой висят гроздья серебряных шариков, которые подрагивают в такт движениям трубача, выдувающего затейливое соло. Здесь полно людей, одетых по моде двадцатых годов. Некоторые наряды вызывают у публики искренний восторг, но мне они кажутся нелепыми. Это жалкие имитации, фальшивые перья и пластмассовые жемчуга, совершенно не сочетающиеся с современными туфлями и макияжем. И все это совсем не похоже на настоящие двадцатые. На девушек двадцатых. Абсолютно ничего общего.
Рядом с оркестром выплясывает Сэди. Все-таки я не ошиблась. На ней бледно-желтое платье, и лента в тон перетягивает локоны. Она больше обычного похожа на привидение. Голова откинута назад, глаза прикрыты, она вся ушла в себя. Люди проходят сквозь нее, наступают на ноги и задевают локтями, но она ничего не замечает.
Интересно, где она скрывалась все это время?
Пока я пробираюсь к сцене, две смеющиеся девицы в джинсовых куртках заслоняют Сэди, и меня охватывает паника. Я не имею права упустить ее. Только не на этот раз.
– Сэди! – протискиваюсь я сквозь толпу. – Сэди! Ты меня слышишь?
Она мелькает где-то впереди, глаза ее распахнуты. Она меня услышала.
– Сэди! Я здесь! – Как сумасшедшая машу ей, и люди пытаются понять, кого я зову.
Внезапно она замечает меня и застывает. Лицо у нее безразличное, и чем ближе я подхожу, тем хуже мне становится. За последние несколько дней мое отношение к Сэди изменилось. Она не обычная девушка. Она даже не мой ангел-хранитель, как мне когда-то казалось. Она вошла в историю искусств. Она знаменитость. Хотя и не знает об этом.
– Сэди… – Я нерешительно топчусь на месте. С чего бы начать? – Прости меня. Я везде тебя искала…
– Ты, как обычно, не слишком усердствовала. – Она с любопытством разглядывает оркестр, демонстративно не глядя на меня.
– Я старалась! С утра до вечера каждый день! Сорвала себе весь голос… ты и понятия не имеешь, что мне пришлось вынести! – Против воли я начинаю раздражаться.
– Конечно, имею. Например, тебя выкинули из кинотеатра. Мне очень понравилось.
– Ты там была? И не откликнулась?
– Я обижена. – Она гордо вскидывает подбородок. – И не откликнулась специально.
Сэди остается собой. До сих пор не может успокоиться.
– Я тебя повсюду разыскивала. И между прочим, многое узнала. Не хочешь послушать?
Я пытаюсь поделикатнее перейти к Арчбери, Стивену и картине, но она вдруг поворачивается ко мне и неожиданно сообщает:
– Я по тебе соскучилась.
От удивления я замолкаю.
– Я тоже. Я тоже по тебе скучала. – В носу щекочет, и я торопливо тру переносицу. – Подожди минутку. Я должна тебе кое-что сказать.
– И я тебе тоже! – радостно обрывает она меня. – Я чувствовала, что ты придешь сегодня вечером. И ждала.
Я больше не могу Она действительно считает себя провидицей.
– Как ты могла почувствовать? – интересуюсь я. – Я сама не знала, что окажусь здесь. Просто гуляла неподалеку, услышала музыку и подошла…
– А я чувствовала. Если бы ты не появилась, я бы нашла тебя и заставила прийти. И знаешь почему? – Глаза ее сияют и высматривают кого-то в толпе.
– Не знаю. Подожди, мне нужно сказать тебе нечто важное. Давай найдем местечко потише, и я тебе все расскажу, хотя это и непросто…
– А я покажу тебе нечто важное! Смотри! – Она сейчас лопнет от самодовольства. – Ну же! Ты что, не видишь?
Я пытаюсь понять, куда она указывает, и вижу… Сердце мое сжимается.
Эд.
Стоит сбоку от танцплощадки. В руке пластиковый стаканчик, смотрит на музыкантов и нехотя переминается с ноги на ногу, словно из чувства долга. Движения его так нелепы, что я бы рассмеялась, если бы мне не хотелось провалиться сквозь землю.
– Сэди! Что ты наделала?
– Пойди поговори с ним, – требует она.
– Еще чего. – Меня колотит от ужаса. – Мне жизнь дорога. Да о чем я буду с ним разговаривать? Он меня ненавидит. Зачем ты его сюда затащила?
– Я чувствовала себя виноватой, – она смотрит на меня осуждающе. – А я этого не люблю. Дай, думаю, искуплю вину.
– И наорала на него?
Я неодобрительно качаю головой и быстро прячусь за танцующими, пока Эд меня не заметил. Только этого мне и не хватало. Она явно приволокла его сюда против воли. Он наверняка собирался спокойно посидеть дома, а приходится топтаться среди танцующих парочек в полном одиночестве. Не удивлюсь, если это худший вечер в его жизни.
– Ты же говорила, он твой. А я все испортила. Теперь все изменилось?
Сэди вздрагивает, глаза ее поверх людских голов устремлены на Эда. Во взгляде нежность. Она резко отворачивается.
– Я поняла, он не моего типа. Слишком… живой. Прямо как ты. Вы прекрасно друг другу подойдете. Действуй! Пригласи его потанцевать.
Я скорбно качаю головой:
– Спасибо тебе, но это неподходящее место и неподходящее время. Лучше поговорим.
– Это отличное место и отличное время, – обиженно отвечает Сэди. – Он за этим и пришел! И ты тоже!
– Не придумывай, – начинаю терять терпение я. Так бы и схватила ее за плечи да хорошенько встряхнула. – Услышь меня наконец. Я должна с тобой поговорить! У меня важные новости. Не вертись. Послушай. Мне сейчас не до Эда. Гораздо важнее ты! И Стивен! И ваше прошлое! Я все для тебя узнала! Я нашла картину!
Оркестр прекратил играть, но я услышала это слишком поздно. Люди остановились, какой-то парень на сцене произносит приветственную речь. Вернее, пытается произнести, но все смотрят не на него, а на меня, потому что я как помешанная ору в пустоту.
– Простите, – бормочу я. – Не хотела вам мешать. Продолжайте, пожалуйста.
Почему я не умею растворяться в воздухе? Втайне я надеялась, что мероприятие Эду надоело и он пошел домой. Как бы не так. Как и все остальные, он пялится на меня, потом направляется ко мне, и я покрываюсь мурашками с головы до пят. Лицо его не предвещает ничего хорошего. Интересно, он слышал, как я ору?
– Ты правда нашла картину? – шепчет Сэди, глаза у нее расширенные. – Картину Стивена?
– Да, – отвечаю я, прикрыв рот рукой. – Она потрясающая, ты должна на нее посмотреть…
– Привет, – говорит Эд.
– М-м-м… ага… привет.
– Где она? – теребит меня за руку Сэди. – Где ты ее нашла?
Эд похож на побитую собаку, и я чувствую себя ничуть не лучше. Сжатые кулаки оттопыривают карманы его брюк, а брови насуплены сильнее обычного.
– Не ожидал тебя увидеть. – Он на секунду встречается со мной глазами и тут же отводит взгляд. – А ты, значит, пришла.
– Ну… э-э… я просто подумала… сам понимаешь…
Сосредоточиться практически невозможно – Сэди вертится вокруг и настойчиво спрашивает высоким противным голосом:
– Что ты разузнала? (Наконец-то дошло, что я разыскивала ее не просто так.) Выкладывай!
– Подожди. Позже.
Я пытаюсь действовать как чревовещатель, но Эд слишком проницателен. Он все слышит.
– Что позже? – спрашивает он, внимательно изучая меня.
– Хм…
– Ну говори же! – не унимается Сэди.
Будь что будет. Все равно она не отцепится. Сэди и Эд смотрят на меня, на лицах ожидание. А я растерянно вожу глазами туда-сюда. Эд вот-вот решит, что я тронулась, и сбежит.
– Лара, – Эд делает шаг ко мне, – что происходит?
– Ничего особенного. Вернее, наоборот. То есть… (Как же ему объяснить?) Прости, в тот раз я сбежала слишком поспешно. И мне очень жаль, если ты и вправду решил, что я встречалась с тобой из корыстных соображений. Все не так. Попробуй поверить мне.
– Оставь его в покое, – гневно требует Сэди, но я ее игнорирую, потому что Эд серьезно смотрит на меня темными глазами, и я не могу отвести взгляд.
– Я тебе верю. – наконец говорит он. – И я тоже должен извиниться. Погорячился. Не выслушал тебя. А потом пожалел об этом. Я потерял что-то важное… дружбу… или что это было…
– Дружбу? – переспрашиваю я.
– То хорошее, что было между нами, – неуверенно произносит он. – Мне было хорошо с тобой. А тебе?
Самый подходящий момент, чтобы кивнуть и согласиться. Но я не согласна на дружбу. Мне нужно нечто большее. Я снова хочу потерять голову в его объятиях. Я хочу его. Всего и немедленно.
– Ты предлагаешь мне… дружбу? – произношу я обреченно, и Эд меняется в лице.
– Отлипни от него! Поговори со мной! – Сэди взмывает в воздух и вопит Эду в ухо:
– Хватит болтать! Уходи!
На секунду у него появляется знакомое отсутствующее выражение. Но он не двигается. Затем на лице расцветает улыбка.
– Знаешь, что я тебе скажу? Думаю, у меня появился ангел-хранитель.
– Неужели? – пытаюсь засмеяться я, но издаю какое-то странное кудахтанье.
– Иногда в твою жизнь кто-то врывается без предупреждения. Когда я увидел тебя первый раз, то подумал: «Что это, черт возьми, за дура?» Но ты перевернула мою жизнь. Вернула меня на землю из ада. Это то, что мне было нужно. – Он медлит, потом добавляет: – Ты – то, что мне было нужно.
От его глубокого голоса у меня все тело горит.
– Ты мне и сейчас нужен, – с трудом произношу я.
– Нет, – печально улыбается он. – Ты прекрасно обходишься без меня.
– Разве? – удивляюсь я. – Хорошо, могу и без тебя обойтись. Вот только… я тебя хочу.
Повисает пауза. Он не отрывает от меня глаз. Сердце мое колотится так громко, что он наверняка слышит.
– Пошел прочь! – Сэди визжит Эду в ухо. – Потом полижетесь!
Эд морщится от ее визга, а я готова сама наорать на Сэди. Пусть только попробует опять мне помешать, я ее…
– Убирайся! – Она не замолкает ни на секунду. – Скажи, что позвонишь ей позже! Убирайся! Пошел прочь!
Не будь она привидением, я бы ее точно убила. «Прекрати! – так и рвется крик из моей груди. – Оставь его в покое!» Но что толку? Я лишь наблюдаю, как от воплей Сэди у Эда расширяются глаза. Я уже проходила это с Джошем. Опять она все испортит.
– Странно, иногда я будто слышу внутренний голос, – говорит Эд так, словно только что это осознал. – Прямо… в голове.
– Знаю, – печально киваю я. – Голос говорит: «Иди отсюда». И ты уходишь.
– Вовсе нет. – Эд делает шаг и уверенно берет меня за плечи. – Он велит: «Держи ее крепче. Это лучшее, что с тобой случилось, и не вздумай упустить ее».
Я даже не успеваю дух перевести, как он наклоняется и целует меня. Его сильные, надежные и решительные руки обнимают меня. Как это может быть? Он не ушел. Он не подчиняется Сэди. И голос у него в ушах… это не ее голос.
Потом он выпускает меня, улыбается и нежно отводит прядь волос с моего лица.
– Потанцуем, девушка двадцатых?
Отличная идея. Сначала танцы, потом все остальное. Впереди у нас весь вечер и вся ночь.
Я бросаю на Сэди быстрый взгляд. Она отлетела на пару метров и изучает свои туфли. Плечи ее поникли, а руки завязаны в какой-то замысловатый узел. Потом она печально улыбается мне, признавая поражение, и машет рукой.
– Ну что ж, танцуйте. Я подожду.
Она долгие годы томилась в ожидании правды о Стивене. И готова ждать еще, лишь бы я потанцевала с Эдом.
Какая же она все-таки милая. Жаль, нельзя обнять ее.
– Нет, – я решительно качаю головой. – Я не заставлю тебя ждать. Эд… – я поворачиваюсь к нему и глубоко вдыхаю, – мне нужно рассказать тебе о моей двоюродной бабушке. Она недавно умерла.
– Мои соболезнования… – Он несколько озадачен. – Поговорим за обедом?
– Не за обедом. Прямо сейчас. – Я волоку его к краю танцплощадки, подальше от оркестра. – Это очень важно. Ее звали Сэди, и в двадцатые годы она была влюблена в парня по имени Стивен. Она считала, что он порезвился, разлюбил ее и забыл. Но это не так. Я точно выяснила. Даже после своего отъезда во Францию он ее любил.
Слова сыплются из меня как из рога изобилия. Я кошусь на Сэди – хочу видеть ее реакцию. Надеюсь, она мне поверит.
– Откуда ты знаешь? – Подбородок высокомерно вскинут, но дрожащий голос выдает волнение. – Кто тебе сказал?
– Я знаю, потому что он писал ей письма из Франции, – рассказываю я Эду, но обращаюсь к Сэди. – Он поместил свой портрет в бусину ее ожерелья. И за всю свою жизнь он не написал больше ни одного портрета. Как его ни умоляли, он отвечал: «J'ai peint celui que j'ai voulu peindre» – «Я написал ту, о которой мечтал». Стоит посмотреть на картину – и понимаешь почему. После этого можно было вообще ничего больше не писать. – У меня перехватывает дыхание. – Это нечто совершенно прекрасное. Восхитительное. А какое там ожерелье… Когда глядишь на это ожерелье, любые сомнения пропадают. Конечно, он ее любил. А она даже не подозревала. Дожила до ста пяти лет, но так и не узнала. – Я смахиваю со щеки слезу.
Эд, похоже, озадачен. Оно и неудивительно. Не успели мы поцеловаться, как я рыдаю по покойной бабушке.
– Где картина? Где она? – Сэди дрожит, лицо ее бледно. – Она же исчезла. Сгорела во время пожара.
– Значит, ты хорошо знала свою бабушку? – одновременно с нею произносит Эд.
– Я практически не знала ее при жизни. Но после ее кончины я посетила Арчбери, места ее молодости. Стивен стал популярным художником.
– Знаменитым? – Сэди потрясена.
– В Арчбери открыли его музей. Стивен взял псевдоним, весь мир знает его как Сесила Мелори. Оценили его только после смерти. А портрет моей бабушки – самая известная его работа. Картина находится в галерее и пользуется огромной популярностью. Она стоит того, чтобы на нее взглянуть.
– Немедленно, – Сэди произносит это так тихо, что я едва ее слышу. – Пожалуйста. Поедем прямо сейчас.
– Захватывающая история, – вежливо соглашается Эд. – Надо будет как-нибудь сходить туда. Прогуляемся по галереям, пообедаем…
– Эд, пожалуйста, – я беру его за руку, – поехали прямо сейчас. Прошу тебя.

Мы втроем молча сидим на обитой кожей скамейке. Сэди по одну сторону от меня, Эд по другую. Сэди не произнесла ни слова с той минуты, как мы вошли в галерею. Увидев портрет, она чуть не потеряла сознание. Задрожала всем телом и буквально приклеилась взглядом к полотну.
– Потрясающие глаза, – произносит Эд через какое-то время. Он то и дело настороженно косится на меня, будто ожидая новых сюрпризов.
– Да, – соглашаюсь я рассеянно. – Ты хорошо себя чувствуешь? – с тревогой смотрю я на Сэди. – Ведь это, наверно, настоящее потрясение.
– Отлично, – озадаченно отвечает Эд. – Просто отлично.
– Нормально. – Сэди вымученно улыбается.
Она уже подлетала вплотную к картине, изучила портрет Стивена в бусине, и на лице ее такая любовь и печаль, что я деликатно отворачиваюсь и сообщаю Эду:
– Это самая популярная картина в галерее. Они даже собираются выпустить специальную линию с портретом. Постеры, кофейные чашки. Она станет еще известнее.
– Кофейные чашки? Какая вульгарность! – Сэди заносчиво вскидывает голову, но глаза горделиво сверкают. – Надеюсь, этим дело не ограничится?
– Кухонные полотенца, пазлы… – продолжаю перечислять я. – Самые разные вещи. Когда-то Сэди переживала, что не оставила следа в этом мире… – Мои слова повисают в воздухе.
– Известная, однако, у тебя родственница. Твоя семья, должно быть, ею очень гордится.
– Пока нет, – отвечаю я. – Но все переменится.
– «Мейбл». – Эд читает путеводитель, купленный на входе. – Здесь говорится: «Предположительно модель звали Мейбл».
– Да, они так думали, – киваю я. – Потому что на обратной стороне картины написано: «Моя Мейбл».
– Мейбл? – Сэди в Такой ярости, что я не могу удержаться от смеха.
– Я рассказала им, что это такая шутка, – поспешно объясняю я. – Они приняли прозвище за настоящее имя.
– Разве я похожа на Мейбл?
Я улавливаю какое-то движение и поворачиваюсь. К моему удивлению, это не кто иной, как Малькольм Глэдхилл. Увидев меня, он улыбается и перекладывает портфель из одной руки в другую.
– О, мисс Лингтон. Приятная неожиданность. После нашего разговора решил взглянуть на нее еще разок.
– Я тоже. Позвольте представить… – Еще секунда – и я бы представила Сэди. – Эд… Эд Харрисон. А это Малькольм Глэдхилл, хранитель коллекции.
Малькольм присаживается рядом с нами, и теперь мы рассматриваем картину вчетвером.
– Значит, картина у вас с восемьдесят второго года, – произносит Эд, заглядывая в путеводитель. – Но почему семья избавилась от нее? Странная история.
– Хороший вопрос, – присоединяется к нему Сэди. – Это моя картина. Никто не имел права ее продавать.
– Хороший вопрос, – повторяю я как попугай. – Это картина Сэди. Никто не имел права ее продавать.
– Я хочу знать, кто посмел ее продать, – добавляет она.
– Кто же ее продал? – вторю я.
– Кто же ее продал? – поддерживает меня Эд.
Хранитель смущенно ерзает на скамейке.
– Как я уже говорил вам, мисс Лингтон, это конфиденциальная информация. Пока мы не получим составленного по правилам юридического запроса, мы не имеем права…
– Я уже поняла, – останавливаю его я. – Можете не продолжать. Я все равно узнаю. Это наша семейная история. И мы имеем право знать.
– Позвольте мне вмешаться. – Эд наконец демонстрирует неподдельный интерес ко всей этой истории. – Кто-то украл картину?
– Возможно, – пожимаю плечами я. – Долгие годы она числилась пропавшей, а потом всплыла здесь.
– И вам известно имя продавца? – Эд обращается к Глэдхиллу.
– Известно, – неохотно признает тот.
– И почему вы скрываете его?
– Я уже объяснил, что информация конфиденциальная.
– Это что, государственная тайна? – наседает Эд. – Речь идет об оружии массового поражения? Угрозе безопасности страны?
– Разумеется, нет, – хранитель совершенно растерян, – но в договоре о купле-продаже есть пункт о неразглашении…
– Отлично. – Эд напускает на себя властный вид. – Завтра утром ждите моего юриста. Он быстро разберется с этой ерундой.
– Ерунда и есть, – радостно поддерживаю я напор Эда. – Мы это так не оставим. Вы знаете, что мой дядя – Билл Лингтон? Уверена, он сумеет обойти дурацкий пункт о неразглашении. Это наша картина.
Малькольм Глэдхилл раздавлен.
– В соглашении ясно говорится… – с трудом произносит он и останавливается. Он то и дело косится на свой портфель.
– Документ у вас с собой? – интересуюсь я.
– По чистой случайности, – осторожно говорит он. – Взял просмотреть дома. Разумеется, это копия.
– Почему бы нам не взглянуть? – вкрадчиво замечает Эд. – Обещаю, мы его не стащим.
– Я не могу его показать. – Хранитель крепче прижимает портфель к себе. – Я уже устал повторять, это не в моей власти.
– Ну что вы, – мягко говорю я, – мы все понимаем. Но ведь вы могли бы пойти нам навстречу и сообщить хотя бы дату приобретения. Это же не секрет.
Эд вопросительно смотрит на меня, но я притворяюсь, что не замечаю его взгляда. У меня есть план. Но поделиться с ним я не могу.
– Насколько я помню, это было в июне восемьдесят второго.
– А более точно? Посмотрите, пожалуйста. – Я по-кукольному хлопаю ресницами. – Прошу вас. Это очень нам поможет.
Хранитель бросает на меня подозрительные взгляды, но причину для отказа придумать не может. Он открывает портфель и достает папку с бумагами.
Я многозначительно смотрю на Сэди.
– Что ты хочешь? – не понимает Сэди.
Господи. И эта девушка еще уверяла, будто я медленно соображаю. Я киваю на хранителя, который уже вынул листок бумаги.
– Что ты хочешь? – нетерпеливо переспрашивает она. – Не понимаю!
– Ну, – он цепляет на нос очки, – сейчас я вам скажу точно…
Надо же быть такой тупицей! Заветная информация в двух шагах. Сэди ничего не стоит подсмотреть. Но вместо этого она таращится на меня.
– Посмотри, – бормочу я, не открывая рта. – Загляни в бумагу! Быстрее!
– А-а-а, – вдруг доходит до Сэди.
Через секунду она стоит рядом с Малькольмом и изучает документ.
– На что посмотреть? – спрашивает Эд, но я лишь отмахиваюсь и зачарованно наблюдаю, как Сэди читает, морщится, вскрикивает и наконец поднимает глаза.
– Вильям Лингтон. Продал ее за пятьсот тысяч фунтов.
– Вильям Лингтон? – тупо переспрашиваю я. – В смысле… дядя Билл.
Малькольм Глэдхилл резко вскакивает, прижимает бумагу к груди, бледнеет, потом розовеет, заглядывает в документ.
– Вы что-то сказали?
Я в полнейшем расстройстве чувств.
– Вильям Лингтон продал картину галерее. – Стараюсь говорить уверенно, но получается плохо. – Это он подписал договор купли-продажи.
– Ты с ума сошла? – изумляется Эд. – Твой собственный дядя?
– Срубил полмиллиона.
Хранитель вот-вот расплачется.
– Не знаю, почему вы так решили… – Он взывает к Эду: – Будьте свидетелем: я не сообщал мисс Лингтон никаких деталей сделки.
– Так, значит, она права, – удовлетворенно замечает Эд.
Это расстраивает хранителя коллекции еще больше.
– Я не могу вам сказать… не имею права… – бормочет он, вытирая пот. – Я не выпускал бумагу из рук, и она ничего не должна была увидеть…
– Не переживайте, – утешает хранителя Эд. – Она просто ясновидящая.
Голова кружится, мысли разлетаются в разные стороны. Картину припрятал дядя Билл. А потом продал. Папин голос так и звучит у меня в голове: «Вещи долгое время пролежали на складе. Никому они были не нужны. Но после папиной смерти Билл все разобрал… Невозможно поверить, но тогда он был настоящим бездельником».
Все понятно. Он нашел полотно, догадался о его ценности и тайком продал галерее.
– Ты как? – Эд дотрагивается до моей руки.
Я словно оцепенела. Мысли кружатся все быстрее. И постепенно вырисовывается четкая картина. Мне все понятно. Вот откуда его «две монетки». То есть сто миллионов.
Билл основал кофейни «Лингтонс» в восемьдесят втором году.
Получив полмиллиона от тайной продажи портрета Сэди.
Да, иначе и быть не может. Все именно так. Он заграбастал пятьсот тысяч, и никому ни слова. Разумеется, он никогда не упоминал об этом. Ни в одном интервью. Ни на одном семинаре. Ни в одной книге.
Ай да дядя Билл! Постепенно до меня доходит вся степень его низости. Каков подлец. Весь мир считает его гением бизнеса, начавшим с двух монеток, а он – скрывший полмиллиона лжец.
Не сомневаюсь, он прекрасно знал, что на картине изображена Сэди. И что она принадлежит Сэди. Но ему была выгодна версия о неведомой служанке Мейбл. Уж не сам ли он скормил им эту байку? А то, не дай бог, заявятся к Лингтонам и станут расспрашивать о красивой девушке с полотна.
– Дорогая, – Эд проводит ладонью у меня перед лицом, – отзовись.
– Это было в восемьдесят втором году. – Я вижу его как сквозь толщу воды. – Знаешь, что тогда случилось? Дядя Билл основал свои кофейни. Понимаешь? И стал всем втирать про «две монетки». А речь-то идет о полмиллионе стартового капитала. И заполучил он эти деньги сомнительным путем.
Эд молчит. Он все понял.
– Ничего себе, – выдыхает он наконец. – Вот так сенсация.
– По-другому и не скажешь, – соглашаюсь я. – Сенсация.
– Значит, вся эта история о «двух монетках», семинары, книга, диски, фильм…
– Все это ложь.
– На месте Пирса Броснана я бы прямо сейчас позвонил своему агенту. – Он иронически усмехается.
Я бы тоже посмеялась, если бы мне не хотелось плакать. Если бы на душе у меня не скребли кошки. Если бы не хотелось придушить дядюшку Билла.
Мой папа, найди он полотно, никогда бы так не поступил, а сделал все по правилам. И тогда Сэди в доме престарелых все эти годы любовалась своим ожерельем и портретом, пока смерть не призвала бы ее.
Или продала картину. В любом случае, только она могла решать. К тому же она бы прославилась. Так и вижу, как ее везут из дома престарелых в Лондонскую портретную галерею смотреть на картину, она сидит в кресле, а добрый архивариус читает ей письма Стивена.
Дядя Билл лишил Сэди многих счастливых лет. Никогда его не прощу.
– Она должна была знать, – яростно рычу я. – Сэди должна была знать, что картина в Лондонской галерее. Но она умерла, так и не узнав. Разве это справедливо? Как такое возможно?
Сэди делает вид, что разговор ее совершенно не интересует. Она явно не разделяет мою злость и возмущение.
– Дорогая, даже не думай об этом. Какая ерунда. Главное, я ее нашла. Главное, она осталась цела. И я вовсе не такая толстуха, как мне тогда казалось, – вдруг кокетливо добавляет она. – Разве мои руки не прекрасны? Они всегда были хороши.
– На мой вкус, слишком тощие.
– По крайней мере, не два диванных валика.
Ее бравада меня не обманет. Сэди бледна, ее бьет легкая дрожь. Естественно, поток сегодняшних новостей совершенно деморализовал бедняжку. Но подбородок, как всегда, гордо задран.
А вот хранитель Малькольм выглядит по-настоящему жалко.
– Если бы мы только знали, что она жива, если бы только нам об этом сообщили…
– Откуда вы могли знать, – отмахиваюсь я, – мы и сами ничего не знали.
Потому что дядя Билл не сказал ни слова, наоборот, тщательно скрывал постыдную сделку. Единственной уликой было ожерелье. Завладей он им, никто бы ничего не доказал. Его преступление так и осталось бы безнаказанным. Но картина оказалась бомбой замедленного действия, которая тикала все эти годы и наконец взорвалась. Бум! Пока еще не знаю как, но я отомщу.
Мы вчетвером снова смотрим на картину. Если уж ты находишься в этом зале, не любоваться ею невозможно.
– Я говорил вам, что это самая популярная картина в музее? – спрашивает вдруг Малькольм. – Маркетинговый отдел решил сделать ее символом галереи. Ее изображение будут использовать в каждой рекламной кампании.
– Пусть выпустят губную помаду, – внезапно оживляется Сэди. – Красивую и яркую.
– А что, если выпустить помаду? – предлагаю я. – И назвать в честь Сэди. Наверняка ей бы понравилось.
– Что ж, интересное предложение, – немного озадачен он. – Но это не совсем наша сфера.
– Я передам вам список ее желаний, – подмигиваю я Сэди. – Возьму на себя роль неофициального представителя.
– Интересно, о чем она думает, – кивает Эд на картину. – У нее такое загадочное выражение.
– Я сам часто задаюсь этим вопросом, – подхватывает хранитель. – Она так неподдельно счастлива… Теперь я совершенно уверен в характере отношений, которые связывали ее с Мелори. Возможно, он читал ей стихи, пока рисовал.
– Ну что за идиот? – едко бормочет Сэди мне в ухо. – Разве непонятно, о чем я думаю? Я гляжу на Стивена и представляю, чем мы займемся после.
– Она представляет, чем они займутся после, – сообщаю я Малькольму Глэдхиллу.
Эд недоверчиво смотрит на меня и хохочет.
– Мне пора… – Похоже, мы утомили хранителя.
Он берет портфель, кивает нам и поспешно удаляется. Я слышу, как он буквально скатывается по мраморным ступеням.
– Надо же, как он смутился, усмехаюсь я.
– Бывает… – Эд озадаченно смотрит на меня. – Итак… хочешь разоблачить других старых мастеров? Еще немного утерянных семейных скульптур? Чуть-чуть ясновидения? Или все-таки пообедаем?
– Определенно пора поесть, – встаю я и кошусь на Сэди.
Она все еще сидит на скамейке и всматривается в себя двадцатитрехлетнюю, как будто хочет запомнить навсегда.
– Идем? – нежно спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает Эд.
– Пока нет, – говорит Сэди, не оборачиваясь. – Ступайте. Увидимся позже.
Мы с Эдом направляемся к выходу, в последний момент я оборачиваюсь. Просто чтоб убедиться, что все в порядке. Сэди вся ушла в созерцание. Неужели собирается просидеть здесь всю ночь? Неужели хочет отыграться за все потерянное время? Ведь она нашла сокровище, которое так долго искала.

0

26

Глава двадцать пятая

Я никогда никому не мстила, и дело это оказалось куда сложнее, чем я полагала. Дядя Билл за границей, и с ним невозможно связаться. (Нет, конечно, связаться с ним можно. Но кто станет стараться ради какой-то чокнутой племянницы?) А писать или звонить я не хочу. Мне надо встретиться с ним с глазу на глаз.
Нравоучения Сэди мне нисколько не помогают. Она призывает плюнуть на прошлое и забыть старые грехи.
Если хочет, пусть сама забывает. Но я так просто не сдамся. Чем больше я думаю о предательстве дядюшки Билла, тем сильнее мне хочется позвонить папе и все рассказать. Но пока удается сдержаться. Не стоит торопить события. Всем известно, что самая сладкая месть подается в холодном виде. Улики и доказательства никуда не денутся. Полотно не исчезнет со стены Лондонской портретной галереи, а договор о продаже, подписанный дядюшкой, – из сейфов этого заведения. Эд уже нашел для меня адвоката, и тот готов подать апелляцию по первой моей отмашке. А я дам ее, как только лично встречусь с дядюшкой и выслушаю его оправдания. Уж я заставлю его вывернуться наизнанку.
Вздыхаю, комкаю лист бумаги и бросаю в мусорное ведро. Вот бы добраться до него прямо сейчас! Я отрепетировала свою мстительную речь до мельчайших нюансов.
Чтобы отвлечься, откидываюсь на подушки, подтягиваю к себе ноутбук и проверяю почту. Спальня верно служит мне офисом. Не надо ездить на работу и платить аренду. И в кровати, между прочим, очень удобно. Правда, бедняга Кейт трудится за туалетным столиком, что гораздо менее удобно.
Компания «Волшебная вакансия» существует всего три недели, а мы уже получили первый заказ! Моя новая лучшая подруга Джанет Грейди порекомендовала нас фармацевтической фирме. (Джанет вовсе не дура. Она знает, чего стою я и чего стоит Натали. Потому что я сама ей позвонила и рассказала об этом.) Я подала свой бизнес-план на конкурс, и два дня назад мы узнали, что выиграли! Теперь мы ищем претендентов на должность директора по маркетингу с опытом работы в фармацевтической промышленности. Я обрадовала их руководителя по работе с персоналом, сообщив, что одна из моих помощниц по чистой случайности прекрасно разбирается в фармацевтике и нам очень интересно это задание.
Конечно, я слегка преувеличила.
Но Сэди очень быстро учится, и у нее масса светлых идей. Теперь она ценный сотрудник «Волшебной вакансии».
– Привет! – Ее высокий голос выводит меня из задумчивости, я поднимаю глаза и вижу, что она сидит на краешке кровати. – Я только что из «Глаксо». Достала номера двух руководителей по маркетингу. Быстрей, пока я не забыла…
Она диктует мне имена и телефоны. Прямые номера. Мечта любого рекрутера.
– У второго только что родился ребенок. Может, он и не захочет менять работу. А вот Рик Янг вполне подходит. Он откровенно скучал во время деловой встречи. Как-нибудь разузнаю, сколько он зарабатывает.
«Сэди, – пишу я под номерами телефонов, – отличная работа. Огромное спасибо».
– Пустяки! Мне это ничего не стоило. Что делаем дальше? Не пора ли выходить на европейский рынок? Франция и Швейцария кажутся мне очень перспективными.
«Блестящая идея!» – одобряю я и прошу Кейт:
– Составь, пожалуйста, список ведущих европейских фармацевтических компаний. Раскинем нашу сеть пошире.
– Хорошая мысль, – радуется Кейт. – Сейчас сделаю.
Работа пошла Сэди на пользу. Никогда не видела ее столь оживленной и довольной. У Сэди теперь есть даже рабочий псевдоним. Призрачный Охотник. И она выполняет самую сложную часть нашей работы – находит перспективные кандидатуры.
Она нам уже и офис присмотрела – заброшенное здание на Килбурн-Хай-роуд. Переберемся туда на следующей неделе. Постепенно все налаживается.
Каждый вечер, после того как Кейт уходит домой, мы сидим с Сэди на кровати и болтаем. Вернее, она рассказывает о себе. Это я попросила ее об этом. Я хочу знать все: важное, случайное, особенное, банальное… в общем, все. Она сидит, поигрывает бусами и болтает без умолку. Частенько она перескакивает с одного на другое, я не всегда могу уследить за ходом ее мысли, но постепенно картина вырисовывается вполне ясная. Я уже знаю о надетой на ней в день объявления войны восхитительной шляпке, о потерянном кожаном чемодане со всеми вещами, о морском путешествии в Соединенные Штаты, об ограбивших ее в Чикаго гангстерах и спасенном ожерелье и даже о том, как она танцевала с будущим президентом…
Я не пропускаю ни единого слова. Никогда не слышала столько невероятного. Сэди прожила яркую и захватывающую жизнь. Веселую, отчаянную, удивительную.
Иногда я рассказываю о себе. О детстве с мамой и папой, Тониных уроках верховой езды и моем помешательстве на синхронном плавании. О маминой чрезмерной возбудимости и моем беспокойстве по этому поводу. О том, что мы всегда находились в тени дяди Билла.
Когда же я отправляюсь в постель, Сэди летит в галерею и проводит с картиной ночи напролет. Я догадалась об этом сама. По тому мечтательному выражению, с которым она каждый раз исчезает. Возвращается она задумчивая и принимается рассказывать о детстве, Стивене и Арчбери. Мне нравится, как она проводит время. К тому же ночью картину ни с кем не приходится делить.
По чистой случайности мне на руку ее ночные отлучки.
Каждая девушка меня поймет.
Правда? Вы уже догадались? Вообще-то причина только одна. Ее зовут Эд, и пару раз, пока Сэди не было…
Ну в самом деле. Что может быть хуже, чем привидение в соседней комнате, когда вы с бойфрендом… поближе знакомитесь друг с другом? Одна мысль о Сэдиных шуточках в такой момент доводит меня до белого каления. И она такая бесцеремонная. Ни за что бы не удержалась и специально прилетела на нас смотреть. Не дай бог, стала бы выставлять нам оценки по десятибалльной шкале, высокомерно заявлять, что они делали это лучше, и орать Эду в ухо: «Быстрее!»
Однажды утром она затаилась под дверью душа, когда мы с Эдом его принимали. Она попыталась войти, я стала ее выпихивать и случайно заехала Эду прямо в лицо, после чего мне понадобился целый час, чтобы прийти в себя. А Сэди ни на секунду не почувствовала себя виноватой. Заметила, что я, как всегда, преувеличиваю, а она просто хотела составить нам компанию. Компанию?
Эд потом еще долго кидал на меня удивленные взгляды. Он что-то подозревает. Конечно, догадаться невозможно, но он такой наблюдательный. И он точно знает, что в моей жизни происходит нечто странное.
Звонит телефон, и Кейт немедленно снимает трубку.
– Здравствуйте, «Волшебная вакансия», чем могу помочь? Да? Разумеется, соединяю. – Она нажимает клавишу ожидания и объясняет: – Это Сэм из туристического отдела империи «Лингтонс». Говорит, ты им звонила…
– Как кстати. Спасибо, Кейт.
Вдыхаю поглубже и прижимаю к уху трубку.
– Привет, Сэм, – любезно начинаю я. – Спасибо за звонок. Понимаете… я хочу организовать небольшой сюрприз для дяди. Я знаю, что его сейчас нет на месте. Но мне хотелось бы узнать, когда он прилетает. Как вы понимаете, я не буду разглашать секретную информацию! – добавляю я с коротким смешком.
Само собой, это блеф. Я ничего не знаю о том, собирается ли он вообще возвращаться. Возможно, он плывет на трансатлантическом лайнере «Королева Елизавета II» или путешествует на личной субмарине. Я уже ничему не удивлюсь.
– Дело в том, – вздыхает Сэм, – что буквально минуту назад я разговаривал с Сарой. Она сообщила, что вы пытались связаться с Биллом. Также она назвала вас персоной нон-грата.
– Меня? – безмерно удивляюсь я. – Вы серьезно? Понятия не имею, о чем вы говорите. Я просто хотела организовать праздник для своего любимого дядюшки в честь его дня рождения.
– День рождения у него был месяц назад.
– Ну… лучше поздно, чем никогда!
– Как бы то ни было, я не могу сообщить вам конфиденциальную информацию, – мягко говорит Сэм. – И любую другую информацию тоже. Простите. Хорошего дня.
– Нет так нет. Спасибо… и на том.
Вот черт.
– Все в порядке? – с тревогой спрашивает Кейт.
– Да. Просто прекрасно. – Я вымучиваю улыбку, после чего скрываюсь на кухне и даю волю своей ярости. Вся эта секретность ужасно действует на нервы. Проклятый дядя Билл! Включаю чайник, опираюсь на полку и пытаюсь успокоиться.
Хари-хари… я все равно отомщу… хари-хари… надо набраться терпения…
Только где взять столько терпения? Хватаю чайную ложку и нервно стучу по шкафчику.
– Ага! – Над плитой вырастает Сэди. – Случилось что-то интересное?
– А то ты не знаешь, что случилось. – Выуживаю чайный пакетик и швыряю в мусорное ведро. – Я жажду отомстить.
Сэди широко распахивает глаза.
– Надо же, какая ты упертая.
– Раньше я такой не была. Жизнь заставила. – Бухаю молоко в чай и прячу пакет в холодильник. – Даже если бы я захотела стать такой великодушной, как ты, у меня все равно бы не вышло. Так бы и врезала ему. А уж когда я прихожу в «Лингтонс» и вижу огромный стеллаж с коллекцией «Две монетки»… Мне хочется заорать: «Прекратите этот балаган! Не было никаких монеток! Он присвоил состояние моей двоюродной бабушки!» – Чтобы успокоиться, делаю глоток и с любопытством смотрю на Сэди: – Неужели ты на самом деле не хочешь поквитаться с ним? Ты, должно быть, святая!
– Ну, святая не святая…
– Нет, правда. Ты ведешь себя так, будто тебе на него вообще наплевать.
– К чему вечно думать о плохом, – говорит Сэди.
– Могу только восхищаться тобой. На твоем месте я бы его в порошок стерла!
– Это несложно. Могу отправиться на юг Франции и превратить его жизнь в ад. Но станет ли мне лучше? И стану ли я сама лучше?
– Франция? – оживляюсь я. – Он на юге Франции?
– Возможно, – уклоняется от ответа Сэди. – Вполне подходящее место для богатых дядюшек.
Интересно, почему она избегает моего взгляда?
– Как я сразу не догадалась? – доходит вдруг до меня. – Ты же знаешь, где он. Сэди! – возмущаюсь я, но она медленно растворяется в воздухе. – Сэди, вернись!
– Ну хорошо, – капризно говорит она, появляясь. – Ты права. Я знаю, где он. Я слетала к нему в офис и все быстренько разнюхала.
– И мне не сказала?
– А зачем?
– Ты просто не желаешь признавать, что хочешь посчитаться с ним не меньше моего! Что ты там натворила? С удовольствием послушаю.
– Вот еще, больно надо мараться! – надменно фыркает она. – Так, пустяки. Просто разведала обстановку. До чего же он богатый.
– Настоящий денежный мешок, – соглашаюсь я. – А при чем здесь это?
– Представь только, у него есть даже личный пляж. Жарился там на солнцепеке, весь измазанный маслом, а слуги суетились рядом – готовили еду. Выглядел страшно самодовольным. – Сэди презрительно усмехается.
– И ты на него даже не наорала?
– Конечно, наорала, – признается она после паузы. – Не смогла удержаться. Слишком разозлилась.
– Так я и знала! Молодчина. А что ты наорала? Я хочу знать каждое слово!
– Что он жирный, – хихикает она.
Я ослышалась?
– Ты обозвала его жирным? – Я недоверчиво смотрю на нее. – И это все? Вся твоя месть?
– Прекрасная месть! – парирует Сэди. – Он дико разозлился. Я наступила на больную мозоль.
– Думаю, мы способны на большее. – Я решительно отставляю чашку. – У меня есть план. Ты говоришь, куда покупать билет, и завтра же мы садимся на самолет. Согласна?
– Как хочешь. – В глазах ее появляется озорной блеск. – Проведем каникулы с пользой.

Сэди очень серьезно подготовилась к отдыху. На мой взгляд, даже слишком. Она вырядилась в шелковый развевающийся оранжевый костюм с открытой спиной, который именует «пляжной пижамой», на голове огромная соломенная шляпа, в руке – зонтик от солнца и плетеная корзинка, и она без перерыва напевает песенку «Sur la plage».  Настроение у нее превосходное, а мне так и хочется напомнить ей о серьезности наших намерений. Конечно, ей проще. Она уже встретилась с дядюшкой, поорала на него всласть и успокоилась. А меня колотит от напряжения. И от ненависти. Я заставлю его корчиться от боли. Я жажду крови. Да чтоб он…
– Еще шампанского? – вырастает возле меня улыбающаяся стюардесса.
– Ну… – колеблюсь я, но все же отдаю ей бокал: – Почему бы и нет?
Путешествие с Сэди – это нечто. Она накинулась на пассажиров в аэропорту, и мы прошли без очереди. Потом обработала девушку за стойкой регистрации, и меня перевели в бизнес-класс. И теперь стюардессы усердно потчуют меня шампанским! (Не пойму, приложила тут руку Сэди или мне по статусу положено.)
– Разве не здорово? – Сэди располагается в соседнем кресле и с вожделением глядит на мое шампанское.
– Да, неплохо.
– Как поживает Эд? – В голосе ее слышатся ревнивые нотки.
– Замечательно, – легкомысленно отзываюсь я. – Думает, я поехала повидать старую школьную подругу.
– Между прочим, он рассказал о тебе своей матери.
– Серьезно? – поворачиваюсь я к ней. – А ты откуда знаешь?
– Случайно проходила мимо его кабинета пару дней назад, – усмехается Сэди. – Решила заскочить, а он как раз болтал по телефону. Вот и услышала пару фраз.
– Сэди, – негодую я, – да ты за ним шпионишь.
– Он сказал, что в Лондоне ему отлично живется, – продолжает Сэди как ни в чем не бывало. – Что кое-кого встретил и теперь даже рад неожиданному предательству Коринны. Мол, ничего такого он не планировал, просто… само собой получилось. Мамочка его в восторге и ждет не дождется встречи с тобой, но Эд попросил не торопиться. Кстати, он смеялся.
– Ага. Что ж… он прав. Некуда торопиться. – Я изображаю безразличие, но в душе ликую. Эд рассказал обо мне матери!
– Ради такого стоило порвать с Джошем! Разве ты не рада, что я помогла тебе от него избавиться?
Прихлебываю шампанское и раздумываю, стоит ли с ней соглашаться. Конечно, Эд по сравнению с Джошем все равно что свежий домашний хлеб со злаками против безвкусного, черствого батона. (Не хочу унижать Джоша. Раньше я так не думала. Но теперь поняла. Он именно такой. Безвкусный, черствый батон.) Так что справедливо будет сказать: «Да, Сэди, ты помогла мне избежать горькой участи». Но она и так много о себе мнит.
– Жизнь развела нас в разные стороны, – произношу я загадочно. – Не судите и не судимы будете; не осуждайте и не будете осуждены; прощайте и прощены будете.
– Что ты там несешь? – крутит она пальцем у виска. – Стараешься ради тебя, стараешься, и никакой благодарности… – Но ее отвлекает вид в иллюминаторе. – Ой, посмотри! Почти прилетели!
Тут загорается надпись «Пристегните ремни», что все и делают, кроме Сэди, которая продолжает парить по салону.
– Надо признать, его мать довольно стильная леди, – доверительно сообщает она.
– Чья мать? – вздрагиваю я.
– Эда, чья же еще. Думаю, вы с ней отлично поладите.
– А это ты откуда знаешь?
– Разумеется, я успела на нее взглянуть, – беззаботно отвечает она. – Они живут рядом с Бостоном. Очень милый домик. Матушка как раз принимала ванну. У нее очень неплохая фигура для женщины ее возраста…
– Прекрати немедленно! – едва слышно возмущаюсь я. – Ты не имеешь права вторгаться в частную жизнь! Что это за привычка – шпионить за моими знакомыми?
– А что такого? – она невинно округляет глаза. – Я же твой ангел-хранитель. Значит, должна присматривать за тобой.
Тем временем мы снижаемся, мотор ревет, уши заклыдывает, и меня немного подташнивает.
– Как я ненавижу посадку, – морщит носик Сэди. – Увидимся позже.
Не успеваю я ответить, как она исчезает.

Мы долго едем на такси от аэропорта Ниццы до особняка дяди Билла. В деревенском кафе я выпиваю стакан «Оранжины» и, к немалому восторгу Сэди, опробую свой школьный французский на хозяйке. Потом мы снова залезаем в такси и делаем последний рывок. А вот и дядюшкина усадьба. А как еще назвать огромный белый дом с раскиданными вокруг маленькими домишками, виноградниками и вертолетной площадкой? Повсюду суетится обслуга, но это не проблема, если тебя сопровождает привидение, для которого французский – как второй родной. Каждый, кто нам встречался, тут же превращался в статую с остекленевшими глазами. Беспрепятственно мы попадаем в сад, и Сэди быстро ведет меня к скале с вырезанными ступеньками и балюстрадой. Внизу – песчаный пляж и бескрайнее Средиземное море.
Так вот как живет владелец кофеен «Лингтонс». Личный пляж, личный вид, личный кусочек моря. Теперь понятно, зачем нужны такие деньги.
Пару минут, щурясь от слепящего солнца, я наблюдаю за дядюшкой Биллом. Я-то думала, он греется себе на лежаке, с блондиночкой под боком. Но ничего подобного. Под присмотром тренера дядя Билл, обливаясь потом, делает приседания. Застонав, он валится на коврик.
– Дай… мне… пару… минут, – хрипит он. – Потом… еще… сто.
Меня он не замечает.
– Вы пора отдыхать. – Тренер-француз озабоченно смотрит на подопечного. – Вы хорошо поработай.
– Мне не нравятся мои бедра, – дядюшка похлопывает себя по ляжкам, – надо скинуть еще чуток жирку.
– Мистер Лингтон. Вы не имей лишний жир. Сколько раз вам повторяй?
– Нет, имей! – Я вздрагиваю от вопля Сэди. – Ты жирный! – вопит она ему в ухо. – Очень-очень жирный! Просто омерзительный!
Лицо дядюшки перекашивается. Он решительно встает и принимается приседать, испуская душераздирающие стоны.
– Вот так, – подбадривает Сэди, паря у него над головой. – Мучайся. Ты этого заслуживаешь.
Я не могу удержаться от смеха. Лучше мести не придумаешь. Какое-то время мы наслаждаемся его страданиями, потом Сэди снова подлетает к нему.
– Теперь пусть твой слуга уйдет! – вопит она ему в ухо, и дядя Билл замирает, полуприсев.
– Можешь идти, Жан-Мишель, – с трудом произносит он. – Увидимся вечером.
– Очьень хорошо. – Тренер собирает спортивные снаряды. – Тогда встречайся в шьесть.
Он вежливо кивает мне и взбегает по каменным ступеням.
Ну вот. Теперь мой черед. Я глубоко вдыхаю теплый средиземноморский воздух и иду к дяде Биллу. Ладони у меня неожиданно потеют. Делаю несколько шагов по горячему песку и замираю, ожидая, когда дядюшка обратит на меня внимание.
– Кто тут… – Он опускается на мат, но при виде меня его так и подбрасывает. – Лара? Как ты сюда попала? И что ты здесь делаешь?
Он такой обалдевший и измотанный после пятидесяти девяти тысяч приседаний, что мне его даже жалко. Но я заготовила речь, и я ее произнесу.
– Да, это я! Лара Александра Лингтон. Дочь отца, которого предали. Внучатая племянница, чья двоюродная бабушка была обманута. Племянница злого дядюшки, который всех предал и обманул. Я требую отмщения. – Мне так понравилось последнее предложение, что я повторяю его дважды, и мой голос звенит на весь пляж: – Я требую отмщения!
Уверена, из меня вышла бы первоклассная кинозвезда.
– Послушай… – Дядя Билл уже перестал пыхтеть и обрел контроль над собой. Он вытирает лицо и закутывается в полотенце. Потом улыбается своей знаменитой покровительственной улыбкой. – Очень впечатляет. Но я понятия не имею, о чем ты тут лопочешь. И как тебе удалось проникнуть сюда?..
– Ты знаешь, о чем я говорю, – обличаю я. – Даже не отпирайся.
– Понятия не имею.
Тишину нарушает только плеск волн. Солнце жарит нестерпимо. Мы оба замерли в неподвижности.
Он не желает каяться. Полагает, что в безопасности. Уверен, что никто не знает о тайной сделке.
– Это все из-за ожерелья? – говорит он с таким видом, будто только что догадался. – Недурная безделушка, понимаю твой интерес. Но я без понятия, где оно. Поверь мне. Кстати, отец передал тебе мое предложение? Ты поэтому приехала? Мне нравится ваша настойчивость, молодая леди. – Он сверкает зубами и сует ноги в черные шлепанцы.
Как ему удается перевернуть все с ног на голову? Дай ему волю, он тут же начнет заказывать напитки и притворяться, будто сам меня пригласил. Попытается меня отвлечь, купить, обратить все себе на пользу. Как делал это всегда.
– Я здесь не из-за ожерелья и не из-за работы, – резко говорю я. – Я здесь из-за двоюродной бабушки Сэди.
Дядя Билл возводит очи горе с плохо скрываемым раздражением.
– Господи Иисусе. Ты когда-нибудь уймешься? Последний раз говорю, душечка, ее никто не убивал, да и кому надо связываться…
– И из-за портрета, который ты обнаружил. Работы Сесила Мелори. Из-за секретной продажи картины Лондонской портретной галерее в восемьдесят втором году. Из-за пятисот тысяч фунтов, которые ты прикарманил. Из-за потоков лжи, которые ты лил все эти годы. Ну и что ты будешь со всем этим делать? Отвечай, раз уж я здесь.
Я с удовлетворением наблюдаю, как лицо моего дядюшки плавится, будто масло на солнце.

0

27

Глава двадцать пятая

Я никогда никому не мстила, и дело это оказалось куда сложнее, чем я полагала. Дядя Билл за границей, и с ним невозможно связаться. (Нет, конечно, связаться с ним можно. Но кто станет стараться ради какой-то чокнутой племянницы?) А писать или звонить я не хочу. Мне надо встретиться с ним с глазу на глаз.
Нравоучения Сэди мне нисколько не помогают. Она призывает плюнуть на прошлое и забыть старые грехи.
Если хочет, пусть сама забывает. Но я так просто не сдамся. Чем больше я думаю о предательстве дядюшки Билла, тем сильнее мне хочется позвонить папе и все рассказать. Но пока удается сдержаться. Не стоит торопить события. Всем известно, что самая сладкая месть подается в холодном виде. Улики и доказательства никуда не денутся. Полотно не исчезнет со стены Лондонской портретной галереи, а договор о продаже, подписанный дядюшкой, – из сейфов этого заведения. Эд уже нашел для меня адвоката, и тот готов подать апелляцию по первой моей отмашке. А я дам ее, как только лично встречусь с дядюшкой и выслушаю его оправдания. Уж я заставлю его вывернуться наизнанку.
Вздыхаю, комкаю лист бумаги и бросаю в мусорное ведро. Вот бы добраться до него прямо сейчас! Я отрепетировала свою мстительную речь до мельчайших нюансов.
Чтобы отвлечься, откидываюсь на подушки, подтягиваю к себе ноутбук и проверяю почту. Спальня верно служит мне офисом. Не надо ездить на работу и платить аренду. И в кровати, между прочим, очень удобно. Правда, бедняга Кейт трудится за туалетным столиком, что гораздо менее удобно.
Компания «Волшебная вакансия» существует всего три недели, а мы уже получили первый заказ! Моя новая лучшая подруга Джанет Грейди порекомендовала нас фармацевтической фирме. (Джанет вовсе не дура. Она знает, чего стою я и чего стоит Натали. Потому что я сама ей позвонила и рассказала об этом.) Я подала свой бизнес-план на конкурс, и два дня назад мы узнали, что выиграли! Теперь мы ищем претендентов на должность директора по маркетингу с опытом работы в фармацевтической промышленности. Я обрадовала их руководителя по работе с персоналом, сообщив, что одна из моих помощниц по чистой случайности прекрасно разбирается в фармацевтике и нам очень интересно это задание.
Конечно, я слегка преувеличила.
Но Сэди очень быстро учится, и у нее масса светлых идей. Теперь она ценный сотрудник «Волшебной вакансии».
– Привет! – Ее высокий голос выводит меня из задумчивости, я поднимаю глаза и вижу, что она сидит на краешке кровати. – Я только что из «Глаксо». Достала номера двух руководителей по маркетингу. Быстрей, пока я не забыла…
Она диктует мне имена и телефоны. Прямые номера. Мечта любого рекрутера.
– У второго только что родился ребенок. Может, он и не захочет менять работу. А вот Рик Янг вполне подходит. Он откровенно скучал во время деловой встречи. Как-нибудь разузнаю, сколько он зарабатывает.
«Сэди, – пишу я под номерами телефонов, – отличная работа. Огромное спасибо».
– Пустяки! Мне это ничего не стоило. Что делаем дальше? Не пора ли выходить на европейский рынок? Франция и Швейцария кажутся мне очень перспективными.
«Блестящая идея!» – одобряю я и прошу Кейт:
– Составь, пожалуйста, список ведущих европейских фармацевтических компаний. Раскинем нашу сеть пошире.
– Хорошая мысль, – радуется Кейт. – Сейчас сделаю.
Работа пошла Сэди на пользу. Никогда не видела ее столь оживленной и довольной. У Сэди теперь есть даже рабочий псевдоним. Призрачный Охотник. И она выполняет самую сложную часть нашей работы – находит перспективные кандидатуры.
Она нам уже и офис присмотрела – заброшенное здание на Килбурн-Хай-роуд. Переберемся туда на следующей неделе. Постепенно все налаживается.
Каждый вечер, после того как Кейт уходит домой, мы сидим с Сэди на кровати и болтаем. Вернее, она рассказывает о себе. Это я попросила ее об этом. Я хочу знать все: важное, случайное, особенное, банальное… в общем, все. Она сидит, поигрывает бусами и болтает без умолку. Частенько она перескакивает с одного на другое, я не всегда могу уследить за ходом ее мысли, но постепенно картина вырисовывается вполне ясная. Я уже знаю о надетой на ней в день объявления войны восхитительной шляпке, о потерянном кожаном чемодане со всеми вещами, о морском путешествии в Соединенные Штаты, об ограбивших ее в Чикаго гангстерах и спасенном ожерелье и даже о том, как она танцевала с будущим президентом…
Я не пропускаю ни единого слова. Никогда не слышала столько невероятного. Сэди прожила яркую и захватывающую жизнь. Веселую, отчаянную, удивительную.
Иногда я рассказываю о себе. О детстве с мамой и папой, Тониных уроках верховой езды и моем помешательстве на синхронном плавании. О маминой чрезмерной возбудимости и моем беспокойстве по этому поводу. О том, что мы всегда находились в тени дяди Билла.
Когда же я отправляюсь в постель, Сэди летит в галерею и проводит с картиной ночи напролет. Я догадалась об этом сама. По тому мечтательному выражению, с которым она каждый раз исчезает. Возвращается она задумчивая и принимается рассказывать о детстве, Стивене и Арчбери. Мне нравится, как она проводит время. К тому же ночью картину ни с кем не приходится делить.
По чистой случайности мне на руку ее ночные отлучки.
Каждая девушка меня поймет.
Правда? Вы уже догадались? Вообще-то причина только одна. Ее зовут Эд, и пару раз, пока Сэди не было…
Ну в самом деле. Что может быть хуже, чем привидение в соседней комнате, когда вы с бойфрендом… поближе знакомитесь друг с другом? Одна мысль о Сэдиных шуточках в такой момент доводит меня до белого каления. И она такая бесцеремонная. Ни за что бы не удержалась и специально прилетела на нас смотреть. Не дай бог, стала бы выставлять нам оценки по десятибалльной шкале, высокомерно заявлять, что они делали это лучше, и орать Эду в ухо: «Быстрее!»
Однажды утром она затаилась под дверью душа, когда мы с Эдом его принимали. Она попыталась войти, я стала ее выпихивать и случайно заехала Эду прямо в лицо, после чего мне понадобился целый час, чтобы прийти в себя. А Сэди ни на секунду не почувствовала себя виноватой. Заметила, что я, как всегда, преувеличиваю, а она просто хотела составить нам компанию. Компанию?
Эд потом еще долго кидал на меня удивленные взгляды. Он что-то подозревает. Конечно, догадаться невозможно, но он такой наблюдательный. И он точно знает, что в моей жизни происходит нечто странное.
Звонит телефон, и Кейт немедленно снимает трубку.
– Здравствуйте, «Волшебная вакансия», чем могу помочь? Да? Разумеется, соединяю. – Она нажимает клавишу ожидания и объясняет: – Это Сэм из туристического отдела империи «Лингтонс». Говорит, ты им звонила…
– Как кстати. Спасибо, Кейт.
Вдыхаю поглубже и прижимаю к уху трубку.
– Привет, Сэм, – любезно начинаю я. – Спасибо за звонок. Понимаете… я хочу организовать небольшой сюрприз для дяди. Я знаю, что его сейчас нет на месте. Но мне хотелось бы узнать, когда он прилетает. Как вы понимаете, я не буду разглашать секретную информацию! – добавляю я с коротким смешком.
Само собой, это блеф. Я ничего не знаю о том, собирается ли он вообще возвращаться. Возможно, он плывет на трансатлантическом лайнере «Королева Елизавета II» или путешествует на личной субмарине. Я уже ничему не удивлюсь.
– Дело в том, – вздыхает Сэм, – что буквально минуту назад я разговаривал с Сарой. Она сообщила, что вы пытались связаться с Биллом. Также она назвала вас персоной нон-грата.
– Меня? – безмерно удивляюсь я. – Вы серьезно? Понятия не имею, о чем вы говорите. Я просто хотела организовать праздник для своего любимого дядюшки в честь его дня рождения.
– День рождения у него был месяц назад.
– Ну… лучше поздно, чем никогда!
– Как бы то ни было, я не могу сообщить вам конфиденциальную информацию, – мягко говорит Сэм. – И любую другую информацию тоже. Простите. Хорошего дня.
– Нет так нет. Спасибо… и на том.
Вот черт.
– Все в порядке? – с тревогой спрашивает Кейт.
– Да. Просто прекрасно. – Я вымучиваю улыбку, после чего скрываюсь на кухне и даю волю своей ярости. Вся эта секретность ужасно действует на нервы. Проклятый дядя Билл! Включаю чайник, опираюсь на полку и пытаюсь успокоиться.
Хари-хари… я все равно отомщу… хари-хари… надо набраться терпения…
Только где взять столько терпения? Хватаю чайную ложку и нервно стучу по шкафчику.
– Ага! – Над плитой вырастает Сэди. – Случилось что-то интересное?
– А то ты не знаешь, что случилось. – Выуживаю чайный пакетик и швыряю в мусорное ведро. – Я жажду отомстить.
Сэди широко распахивает глаза.
– Надо же, какая ты упертая.
– Раньше я такой не была. Жизнь заставила. – Бухаю молоко в чай и прячу пакет в холодильник. – Даже если бы я захотела стать такой великодушной, как ты, у меня все равно бы не вышло. Так бы и врезала ему. А уж когда я прихожу в «Лингтонс» и вижу огромный стеллаж с коллекцией «Две монетки»… Мне хочется заорать: «Прекратите этот балаган! Не было никаких монеток! Он присвоил состояние моей двоюродной бабушки!» – Чтобы успокоиться, делаю глоток и с любопытством смотрю на Сэди: – Неужели ты на самом деле не хочешь поквитаться с ним? Ты, должно быть, святая!
– Ну, святая не святая…
– Нет, правда. Ты ведешь себя так, будто тебе на него вообще наплевать.
– К чему вечно думать о плохом, – говорит Сэди.
– Могу только восхищаться тобой. На твоем месте я бы его в порошок стерла!
– Это несложно. Могу отправиться на юг Франции и превратить его жизнь в ад. Но станет ли мне лучше? И стану ли я сама лучше?
– Франция? – оживляюсь я. – Он на юге Франции?
– Возможно, – уклоняется от ответа Сэди. – Вполне подходящее место для богатых дядюшек.
Интересно, почему она избегает моего взгляда?
– Как я сразу не догадалась? – доходит вдруг до меня. – Ты же знаешь, где он. Сэди! – возмущаюсь я, но она медленно растворяется в воздухе. – Сэди, вернись!
– Ну хорошо, – капризно говорит она, появляясь. – Ты права. Я знаю, где он. Я слетала к нему в офис и все быстренько разнюхала.
– И мне не сказала?
– А зачем?
– Ты просто не желаешь признавать, что хочешь посчитаться с ним не меньше моего! Что ты там натворила? С удовольствием послушаю.
– Вот еще, больно надо мараться! – надменно фыркает она. – Так, пустяки. Просто разведала обстановку. До чего же он богатый.
– Настоящий денежный мешок, – соглашаюсь я. – А при чем здесь это?
– Представь только, у него есть даже личный пляж. Жарился там на солнцепеке, весь измазанный маслом, а слуги суетились рядом – готовили еду. Выглядел страшно самодовольным. – Сэди презрительно усмехается.
– И ты на него даже не наорала?
– Конечно, наорала, – признается она после паузы. – Не смогла удержаться. Слишком разозлилась.
– Так я и знала! Молодчина. А что ты наорала? Я хочу знать каждое слово!
– Что он жирный, – хихикает она.
Я ослышалась?
– Ты обозвала его жирным? – Я недоверчиво смотрю на нее. – И это все? Вся твоя месть?
– Прекрасная месть! – парирует Сэди. – Он дико разозлился. Я наступила на больную мозоль.
– Думаю, мы способны на большее. – Я решительно отставляю чашку. – У меня есть план. Ты говоришь, куда покупать билет, и завтра же мы садимся на самолет. Согласна?
– Как хочешь. – В глазах ее появляется озорной блеск. – Проведем каникулы с пользой.

Сэди очень серьезно подготовилась к отдыху. На мой взгляд, даже слишком. Она вырядилась в шелковый развевающийся оранжевый костюм с открытой спиной, который именует «пляжной пижамой», на голове огромная соломенная шляпа, в руке – зонтик от солнца и плетеная корзинка, и она без перерыва напевает песенку «Sur la plage».  Настроение у нее превосходное, а мне так и хочется напомнить ей о серьезности наших намерений. Конечно, ей проще. Она уже встретилась с дядюшкой, поорала на него всласть и успокоилась. А меня колотит от напряжения. И от ненависти. Я заставлю его корчиться от боли. Я жажду крови. Да чтоб он…
– Еще шампанского? – вырастает возле меня улыбающаяся стюардесса.
– Ну… – колеблюсь я, но все же отдаю ей бокал: – Почему бы и нет?
Путешествие с Сэди – это нечто. Она накинулась на пассажиров в аэропорту, и мы прошли без очереди. Потом обработала девушку за стойкой регистрации, и меня перевели в бизнес-класс. И теперь стюардессы усердно потчуют меня шампанским! (Не пойму, приложила тут руку Сэди или мне по статусу положено.)
– Разве не здорово? – Сэди располагается в соседнем кресле и с вожделением глядит на мое шампанское.
– Да, неплохо.
– Как поживает Эд? – В голосе ее слышатся ревнивые нотки.
– Замечательно, – легкомысленно отзываюсь я. – Думает, я поехала повидать старую школьную подругу.
– Между прочим, он рассказал о тебе своей матери.
– Серьезно? – поворачиваюсь я к ней. – А ты откуда знаешь?
– Случайно проходила мимо его кабинета пару дней назад, – усмехается Сэди. – Решила заскочить, а он как раз болтал по телефону. Вот и услышала пару фраз.
– Сэди, – негодую я, – да ты за ним шпионишь.
– Он сказал, что в Лондоне ему отлично живется, – продолжает Сэди как ни в чем не бывало. – Что кое-кого встретил и теперь даже рад неожиданному предательству Коринны. Мол, ничего такого он не планировал, просто… само собой получилось. Мамочка его в восторге и ждет не дождется встречи с тобой, но Эд попросил не торопиться. Кстати, он смеялся.
– Ага. Что ж… он прав. Некуда торопиться. – Я изображаю безразличие, но в душе ликую. Эд рассказал обо мне матери!
– Ради такого стоило порвать с Джошем! Разве ты не рада, что я помогла тебе от него избавиться?
Прихлебываю шампанское и раздумываю, стоит ли с ней соглашаться. Конечно, Эд по сравнению с Джошем все равно что свежий домашний хлеб со злаками против безвкусного, черствого батона. (Не хочу унижать Джоша. Раньше я так не думала. Но теперь поняла. Он именно такой. Безвкусный, черствый батон.) Так что справедливо будет сказать: «Да, Сэди, ты помогла мне избежать горькой участи». Но она и так много о себе мнит.
– Жизнь развела нас в разные стороны, – произношу я загадочно. – Не судите и не судимы будете; не осуждайте и не будете осуждены; прощайте и прощены будете.
– Что ты там несешь? – крутит она пальцем у виска. – Стараешься ради тебя, стараешься, и никакой благодарности… – Но ее отвлекает вид в иллюминаторе. – Ой, посмотри! Почти прилетели!
Тут загорается надпись «Пристегните ремни», что все и делают, кроме Сэди, которая продолжает парить по салону.
– Надо признать, его мать довольно стильная леди, – доверительно сообщает она.
– Чья мать? – вздрагиваю я.
– Эда, чья же еще. Думаю, вы с ней отлично поладите.
– А это ты откуда знаешь?
– Разумеется, я успела на нее взглянуть, – беззаботно отвечает она. – Они живут рядом с Бостоном. Очень милый домик. Матушка как раз принимала ванну. У нее очень неплохая фигура для женщины ее возраста…
– Прекрати немедленно! – едва слышно возмущаюсь я. – Ты не имеешь права вторгаться в частную жизнь! Что это за привычка – шпионить за моими знакомыми?
– А что такого? – она невинно округляет глаза. – Я же твой ангел-хранитель. Значит, должна присматривать за тобой.
Тем временем мы снижаемся, мотор ревет, уши заклыдывает, и меня немного подташнивает.
– Как я ненавижу посадку, – морщит носик Сэди. – Увидимся позже.
Не успеваю я ответить, как она исчезает.

Мы долго едем на такси от аэропорта Ниццы до особняка дяди Билла. В деревенском кафе я выпиваю стакан «Оранжины» и, к немалому восторгу Сэди, опробую свой школьный французский на хозяйке. Потом мы снова залезаем в такси и делаем последний рывок. А вот и дядюшкина усадьба. А как еще назвать огромный белый дом с раскиданными вокруг маленькими домишками, виноградниками и вертолетной площадкой? Повсюду суетится обслуга, но это не проблема, если тебя сопровождает привидение, для которого французский – как второй родной. Каждый, кто нам встречался, тут же превращался в статую с остекленевшими глазами. Беспрепятственно мы попадаем в сад, и Сэди быстро ведет меня к скале с вырезанными ступеньками и балюстрадой. Внизу – песчаный пляж и бескрайнее Средиземное море.
Так вот как живет владелец кофеен «Лингтонс». Личный пляж, личный вид, личный кусочек моря. Теперь понятно, зачем нужны такие деньги.
Пару минут, щурясь от слепящего солнца, я наблюдаю за дядюшкой Биллом. Я-то думала, он греется себе на лежаке, с блондиночкой под боком. Но ничего подобного. Под присмотром тренера дядя Билл, обливаясь потом, делает приседания. Застонав, он валится на коврик.
– Дай… мне… пару… минут, – хрипит он. – Потом… еще… сто.
Меня он не замечает.
– Вы пора отдыхать. – Тренер-француз озабоченно смотрит на подопечного. – Вы хорошо поработай.
– Мне не нравятся мои бедра, – дядюшка похлопывает себя по ляжкам, – надо скинуть еще чуток жирку.
– Мистер Лингтон. Вы не имей лишний жир. Сколько раз вам повторяй?
– Нет, имей! – Я вздрагиваю от вопля Сэди. – Ты жирный! – вопит она ему в ухо. – Очень-очень жирный! Просто омерзительный!
Лицо дядюшки перекашивается. Он решительно встает и принимается приседать, испуская душераздирающие стоны.
– Вот так, – подбадривает Сэди, паря у него над головой. – Мучайся. Ты этого заслуживаешь.
Я не могу удержаться от смеха. Лучше мести не придумаешь. Какое-то время мы наслаждаемся его страданиями, потом Сэди снова подлетает к нему.
– Теперь пусть твой слуга уйдет! – вопит она ему в ухо, и дядя Билл замирает, полуприсев.
– Можешь идти, Жан-Мишель, – с трудом произносит он. – Увидимся вечером.
– Очьень хорошо. – Тренер собирает спортивные снаряды. – Тогда встречайся в шьесть.
Он вежливо кивает мне и взбегает по каменным ступеням.
Ну вот. Теперь мой черед. Я глубоко вдыхаю теплый средиземноморский воздух и иду к дяде Биллу. Ладони у меня неожиданно потеют. Делаю несколько шагов по горячему песку и замираю, ожидая, когда дядюшка обратит на меня внимание.
– Кто тут… – Он опускается на мат, но при виде меня его так и подбрасывает. – Лара? Как ты сюда попала? И что ты здесь делаешь?
Он такой обалдевший и измотанный после пятидесяти девяти тысяч приседаний, что мне его даже жалко. Но я заготовила речь, и я ее произнесу.
– Да, это я! Лара Александра Лингтон. Дочь отца, которого предали. Внучатая племянница, чья двоюродная бабушка была обманута. Племянница злого дядюшки, который всех предал и обманул. Я требую отмщения. – Мне так понравилось последнее предложение, что я повторяю его дважды, и мой голос звенит на весь пляж: – Я требую отмщения!
Уверена, из меня вышла бы первоклассная кинозвезда.
– Послушай… – Дядя Билл уже перестал пыхтеть и обрел контроль над собой. Он вытирает лицо и закутывается в полотенце. Потом улыбается своей знаменитой покровительственной улыбкой. – Очень впечатляет. Но я понятия не имею, о чем ты тут лопочешь. И как тебе удалось проникнуть сюда?..
– Ты знаешь, о чем я говорю, – обличаю я. – Даже не отпирайся.
– Понятия не имею.
Тишину нарушает только плеск волн. Солнце жарит нестерпимо. Мы оба замерли в неподвижности.
Он не желает каяться. Полагает, что в безопасности. Уверен, что никто не знает о тайной сделке.
– Это все из-за ожерелья? – говорит он с таким видом, будто только что догадался. – Недурная безделушка, понимаю твой интерес. Но я без понятия, где оно. Поверь мне. Кстати, отец передал тебе мое предложение? Ты поэтому приехала? Мне нравится ваша настойчивость, молодая леди. – Он сверкает зубами и сует ноги в черные шлепанцы.
Как ему удается перевернуть все с ног на голову? Дай ему волю, он тут же начнет заказывать напитки и притворяться, будто сам меня пригласил. Попытается меня отвлечь, купить, обратить все себе на пользу. Как делал это всегда.
– Я здесь не из-за ожерелья и не из-за работы, – резко говорю я. – Я здесь из-за двоюродной бабушки Сэди.
Дядя Билл возводит очи горе с плохо скрываемым раздражением.
– Господи Иисусе. Ты когда-нибудь уймешься? Последний раз говорю, душечка, ее никто не убивал, да и кому надо связываться…
– И из-за портрета, который ты обнаружил. Работы Сесила Мелори. Из-за секретной продажи картины Лондонской портретной галерее в восемьдесят втором году. Из-за пятисот тысяч фунтов, которые ты прикарманил. Из-за потоков лжи, которые ты лил все эти годы. Ну и что ты будешь со всем этим делать? Отвечай, раз уж я здесь.
Я с удовлетворением наблюдаю, как лицо моего дядюшки плавится, будто масло на солнце.

0

28

Глава двадцать шестая

Это сенсация. Главная новость на первую полосу. Каждой британской газеты.
Билл-Две-Монетки-Лингтон рассказал свою историю. Огромное эксклюзивное интервью появилось в «Мейл», и все газеты словно взбесились.
Полмиллиона фунтов перестали быть секретом. Конечно, мой дядюшка не был бы Биллом Лингтоном, если бы тут же не заявил, что деньги в этой истории не главное. И что с двумя монетками он залез бы на ту же высоту. Так что суть истории не меняется: какая разница, полмиллиона у тебя или две монетки, – деньги есть деньги. (Тут он понял, что погорячился, и попытался дать задний ход, но было уже поздно, сказанного не вернешь.)
Для меня деньги действительно не главное. У меня была совсем иная цель. Я хотела вывести Сэди из тени, чтобы ее узнал весь мир. Чтобы дядюшка во всеуслышание объявил, что Сэди имеет самое прямое отношение к знаменитой картине. И все газеты привели его слова: «Своими успехами я обязан моей прекрасной тетушке Сэди Ланкастер, и я в безмерном долгу перед ней». Текст для дяди Билла сочинила я.
Портрет Сэди обошел все первые полосы. Лондонскую портретную галерею брали штурмом. Мою двоюродную бабушку объявили новой Моной Лизой. Только она гораздо красивее. Для меня-то уж точно.
Я несколько раз посетила галерею, чтобы полюбоваться толпами перед портретом Сэди, наслаждаться комплиментами в ее адрес. В Интернете начали открывать фан-сайты Сэди.
А дядя Билл теперь может сколько угодно распинаться о своих бизнес-принципах. Только ленивый не обсмеял «Две монетки», последний раз так доставалось «Куполу Миллениума».  Многочисленные пародии на книгу появились в газетах и на телевидении, а издателей так пристыдили, что они чуть ли не возвращают деньги доверчивым покупателям. Двадцать процентов людей потребовали потраченные денежки назад. Остальные решили сохранить книгу в качестве курьезного сувенира.
Телефон тренькает. Я откладываю сегодняшний выпуск «Мейл» и читаю эсэмэску:

Привет, я здесь. Эд.

Я обнаружила у Эда массу достоинств. Например, он никогда не опаздывает. Беру сумку и лечу вниз по ступенькам. Сегодня мы переезжаем в новый офис, и Эд хочет взглянуть на него по дороге на работу. Выхожу на улицу и тут же вижу огромный букет красных роз.
– Для офиса, – говорит он и чмокает меня.
– Как мило! – сияю я. – Все будут глазеть на меня в метро… – Я замолкаю, потому что Эд берет меня за руку и кивает на припаркованный тут же элегантный черный «астон мартин»:
– Думаю, по такому случаю мы можем прокатиться с ветерком.
– Это что, твоя машина? – не верю я своим глазам. – Но откуда она взялась?
– Купил. Это несложно: идешь в автомобильный салон, достаешь кредитку и покупаешь. Специально выбрал британскую, – добавляет он с кривой ухмылкой.
– Но ты же никогда не водил машину с правым рулем, – пугаюсь вдруг я.
– Пустяки. Потренировался на прошлой неделе. Ну и идиотские же у вас правила.
– Ничего подобного, – тут же завожусь я.
– Вашу коробку передач сам черт не разберет. И не вздумай нахваливать левостороннее движение.
И даже не намекнул мне. Ни слова про машину, уроки вождения.
– Но зачем тебе она?
– Надо приобщаться к своему новому месту жительства, как учила меня одна девушка. А лучший способ приобщиться – это сесть за руль. Ты едешь или нет?
Галантным жестом он открывает дверцу. Потихоньку приходя в себя, я устраиваюсь на пассажирском сиденье.
Шикарное авто. Я даже не решаюсь положить розы на роскошую обивку.
– И все английские ругательства я тоже выучил, – сообщает Эд, выруливая на трассу. – Прибавь газу, урод! – имитирует он выговор кокни, и я не могу удержаться от хохота.
– Для начала неплохо. Как насчет «Куда прешь, тупая корова?».
– А меня учили «жирная корова», – подхватывает он. – Неужели обманули?
– Можно и так. Но надо поработать над акцентом. – Я наблюдаю, как уверенно он переключает передачу и обгоняет красный автобус. – И все-таки. Ты покупаешь адски дорогую машину. Но ведь потом… – Ой-ой-ой, надо прикусить язык, пока не сболтнула лишнего.
– О чем ты? – Хоть он и сосредоточен на дороге, но все слышит.
– Да так, – прячу я лицо в розах, – ничего.
Я чуть не брякнула: «Но ведь потом ты вернешься в Штаты». Но этой темы мы стараемся не касаться.
Мы молчим, потом Эд бросает на меня таинственный взгляд:
– Кто знает, что будет потом?

Осмотр офиса не занял много времени, к началу десятого мы уже управились. Эд все проверил дважды, выдал мне список телефонов всяких полезных людей и уехал на работу. Едва я успела пристроить цветы, как прибыли родители с новым букетом, бутылкой шампанского и коробкой канцелярских скрепок – это папина фирменная шутка.
Пусть я только что показывала свою новую обитель Эду, пусть это одна-единственная комнатка с парой столов… Я раздуваюсь от гордости, демонстрируя офис родителям. Это мое. Моя вселенная. Моя фирма.
– Здесь славно, – мама выглядывает из окна, – но ты уверена, что можешь себе это позволить? Не будешь жалеть, что не осталась с Натали?
Пусть мне кто-нибудь объяснит, сколько раз нужно поведать родителям горькую правду о бывшей лучшей подруге, которая оказалась редкой стервой и гадиной, чтобы они услышали?
– Мамочка, мне спокойнее одной, честное слово. Вот смотрите, это наш бизнес-план.
Документ такой солидный, словно не я его составляла. Каждый раз, когда я его перечитываю, все во мне поет. Теперь все мои мечты лишь об одном – преуспевании «Волшебной вакансии».
Я призналась в этом Сэди сегодня утром, пока мы листали газеты. Она тотчас встрепенулась и объявила:
– Я твой ангел-хранитель! И я тебе помогу.
После чего исчезла. Надеюсь, не отправилась на поиски нового кавалера для меня.
– Выглядит солидно, – одобряет папа, просматривая прошитую папку.
– Эд тоже приложил к этому руку, – признаюсь я. – И разобраться с дядей Биллом без него было бы намного сложнее. Мы вместе составляли текст дядюшкиного обращения. И идея нанять пиарщика, чтобы пустить журналистов по нужному следу, принадлежала ему. Кстати, видели сегодняшний «Мейл»?
– А как же, – бормочет папа и смотрит на маму. – Конечно, видели.
Мои родители не просто потрясены последними событиями. Их мир перевернулся в ту минуту, когда я появилась на их пороге, сообщила о желании дяди Билла сказать папе пару слов и сделала знак в сторону лимузина:
– Давай, выходи!
И Билл послушно вылез из машины и проделал все, что я велела. Родители онемели. Как будто я на их глазах принялась вытаскивать из ушей связки сосисок. Они продолжали хранить молчание и после того, как дядя Билл отбыл, а я поинтересовалась:
– Может, у вас есть какие-нибудь вопросы?
Родители сидели на диване и с ужасом взирали на меня. Даже теперь, когда правда стала известна всем, а сами они немного пришли в себя и смирились с неприятными фактами, их благоговения не поубавилось.
И я их понимаю. Пусть это звучит нескромно, но я предстала во всем блеске. Мы с Эдом дирижировали процессом разоблачения дядюшки, и все прошло как по маслу. Мне, во всяком случае, понравилось. Наверное, Билл со мной не согласится, а тетушка Труди тем более. Как только разразился скандал, она умчалась на курорт в Аризону. Бог его знает, увидимся ли мы когда-нибудь.
Диаманта же только выиграла от всей этой шумихи. Он уже напечатала серию фотографий в «Татлере», весьма своеобразно переосмыслив портрет Сэди, а историю папеньки использовала для раскрутки своего лейбла. Очень противная девочка. Но зато какая предприимчивая! Поневоле восхитишься подобной ловкостью. В конце концов, родителей не выбирают.
В глубине души мне бы хотелось познакомить Диаманту с двоюродной бабушкой Сэди. Думаю, они бы нашли общий язык. Они так похожи, хотя ни одна и не призналась бы в этом.
– Дорогая, – папа смущенно оглядывается на маму, – мы хотели поговорить с тобой о двоюродной бабушке Сэди…
– Да?
– О похоронах, – значительно произносит мама.
– Да, о них, – кивает папа. – Мы уже давно собирались. Раз полиция отрицает факт…
–…убийства, – заканчивает мама.
– Ну да. Как только дело закрыли, полиция освободила ее… как бы сказать…
–…останки, – шепотом суфлирует мама.
– Надеюсь, вы еще не провели похороны? – впадаю в панику я.
– Нет-нет! Но они назначены на ближайшую пятницу. Мы собирались сообщить тебе… – Он замолкает в нерешительности.
Черт. Вот черт.
– По крайней мере, – поспешно говорит мама, – мы так планировали.
– Раньше. Конечно, с тех пор все изменилось, – продолжает папа. – Так что если ты захочешь присоединиться…
– Разумеется, я присоединюсь, – сердито отвечаю я. – Больше того, я сама займусь похоронами.
– Лично я не возражаю. А ты? – папа смотрит на маму. – Это разумно. Вполне. Иначе и быть не может, ведь Лара… столько для нее сделала.
– Ты настоящее чудо, дочка, – говорит вдруг мама прочувствованно. – Провела целое расследование. А ведь мы сами так бы ничего и не узнали. Правда никогда не выплыла бы наружу!
Как это похоже на маму – всегда предполагать худшее.
– Вот здесь, – папа протягивает мне буклет, – телефон и адрес похоронного бюро.
И тут раздается сигнал домофона.
Я подхожу к экрану и изучаю крохотное зернистое изображение. Кажется, это мужчина, но качество картинки такое, что его вполне можно принять за слона.
– Слушаю.
– Гарет Бирч из «Немедленно в печать», – представляется он. – Я привез ваши визитки.
Наконец-то. Теперь я настоящая деловая женщина. С настоящими визитками!
Я радушно встречаю Гарета Бирча, быстро вскрываю одну коробку и вручаю родителям по визитке. На карточках значится:

Лара Лингтон
Волшебная вакансия

А ниже крохотная волшебная палочка.
– Но почему вы привезли их сами? – Я расписываюсь на бланке доставки. – Это, конечно, очень любезно, но до Хакни  так далеко. Я думала, вы воспользуетесь почтой.
– Всегда приятно сделать одолжение, – говорит Гарет Бирч и смотрит на меня застывшим взглядом. – Я высоко ценю подобных клиентов, и проявить уважение мне не в тягость.
– Правда? – Я немного озадачена.
– Я высоко ценю подобных клиентов, – повторяет он как робот, – и проявить уважение мне не в тягость.
Ну надо же. Сэди! Вот куда она умчалась.
– Хорошо… спасибо большое, – немного смутившись, отвечаю я. – Прекрасная работа. Я порекомендую вас всем друзьям!
Гарет Бирч уходит, я распаковываю коробки с карточками, а мама с папой смотрят на меня круглыми глазами.
– Он что, все это притащил из Хакни? – спрашивает наконец папа.
– Похоже на то, – отвечаю я, словно такое в порядке вещей. Прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, звонит телефон, я поднимаю трубку: – Алло, «Волшебная вакансия».
– Я могу поговорить с Ларой Лингтон? – слышу я незнакомый женский голос.
– Слушаю вас. – Я приземляюсь в одно из новеньких вращающихся кресел и надеюсь, что шелест полиэтилена не слышен на другом конце провода. – Что вы хотели?
– Это Полин Рид, начальник отдела кадров в «Виллер Фудз». Я хотела бы встретиться с вами. У вас очень хорошие рекомендации.
– Как мило с вашей стороны, – лучезарно улыбаюсь я. – Кто же меня рекомендовал? Джанет Грейди?
Она не отвечает. После паузы я все-таки слышу ее голос, и он кажется мне озадаченным:
– Да я и сама не помню. Но ваша репутация рекрутера безупречна, поэтому нам просто необходимо побеседовать.
Сэди.
– Это очень лестное предложение, – щебечу я. – Одну секунду, записываю. – Открываю органайзер и заношу время встречи.
Потом кладу трубку, а папа с мамой зачарованно смотрят на меня.
– Хорошие новости, дорогая? – интересуется папа.
– Начальник отдела кадров «Виллер Фудз», – небрежно произношу я, – хочет встретиться.
– «Виллер Фудз» – это те, что производят овсяные завтраки? – Мама вне себя от счастья.
– Они самые, – невольно расплываюсь в улыбке я. – Похоже, мой ангел-хранитель работает на полную мощность.
– Привет! – жизнерадостно произносит Кейт, появляясь с огромным букетом. – Смотри, это только что доставили! Ой, здравствуйте, мистер и миссис Лингтон. Как вам наш новый офис? Прелесть, правда?
Я забираю у Кейт цветы и заглядываю в карточку.
– «Коллективу „Волшебной вакансии“. Надеемся подружиться и поработать вместе. Искренне ваш, Брайан Чалмерс, генеральный директор по работе с персоналом корпорации „Дуайер Дунбар“». И прямой номер телефона.
– С ума сойти! – Восторг переполняет Кейт. – Ты с ним знакома?
– Первый раз слышу.
– А с кем-нибудь вообще знакома в «Дуайер Дунбар»?
– Э-э-э… вроде нет.
Мама с папой окончательно лишились дара речи. Лучше поскорее выпроводить их, пока Сэди еще что-нибудь не учинила.
– Предлагаю перекусить в пиццерии. Ты как?
– Присоединюсь к вам через минутку, – радостно кивает Кейт. – Надо еще кое-что уладить.
Мы с родителями спускаемся по лестнице и выходим на улицу. У двери растерянно топчется пожилой викарий.
– Добрый день. Вы заблудились? Вам помочь?
– Должен признать, я плохо знаю эти места… Я ищу дом пятьдесят девять.
– Это как раз нужное вам здание, – киваю я на наш вестибюль с выгравированной на стекле цифрой «59».
– Конечно, как я не заметил. Он направляется к двери, но внутрь не заходит. Просто становится перед зданием и осеняет его крестом. – Господи, благослови всех работающих здесь, – произносит он слегка дребезжащим голосом. – Благослови все дела и начинания «Вол…»
Только этого не хватало!
– Ладно, – хватаю я папу и маму под руки, – время есть пиццу.
– Слушай, – тихо бормочет папа, – либо я сошел с ума, либо викарий…
– Я собираюсь заказать «Времена года», – жизнерадостно перебиваю я. – И чесночные гренки. А вы?

Наконец-то папа с мамой устали удивляться. Они все принимают как должное. Улыбаются, пьют свою «Вальполичеллу» и не задают скользких вопросов. В ожидании пиццы мы жуем горячие чесночные гренки, и я чувствую себя лучше некуда.
Даже когда появляется Тоня, я не реагирую. Все-таки она моя сестра, хотя я вовсе не рада ее видеть и уж конечно не приглашала. Но надо быть терпимее.
– Привет, дорогие мои! – кричит она на весь ресторан, и все до единого посетители кафе оборачиваются в нашу сторону. – Ну и как вам последние новости о дяде Билле?
Видимо, она рассчитывает на столь же бурные излияния с нашей стороны.
– Привет, Тоня, – киваю я. – Как мальчики? Как Клайв?
– Вы можете в это поверить? – она меряет нас недовольным взглядом. – Чего только не напишут в газетах! Ни на секундочку не верю в эти россказни! Обычные происки газетчиков.
– Полагаю, что все написанное – правда, – мягко возражает папа. – Тем более он сам во всем признался.
– Хочешь вина, дорогая? – вступает мама.
– Но как же… – Тоня опускается на стул и смотрит на нас обиженно. Она полагала, мы горой встанем на защиту дядюшки Билла. А мы вместо этого преспокойно жуем чесночные гренки.
– Держи, – мама протягивает ей бокал вина. – Сейчас попрошу меню.
Тоня снимает куртку и вешает на стул. Она растеряна. Не так-то просто приспособиться к новой ситуации. Но защищать дядюшку в одиночку она точно не станет.
– И кто же поспособствовал его разоблачению? – спрашивает она, отпивая вино.
– Лapa, – улыбается папа.
– Лара? Что значит – Лара?
– Это я рассказала газетчикам о двоюродной бабушке Сэди и картине, – объясняю я. – Рассказала все, что мне удалось узнать.
– Почему же, – недоверчиво щурится Тоня, – о тебе ничего не говорилось в газетах?
– Предпочитаю не высовываться, – напускаю туману я. – Настоящие герои держатся в тени и не требуют наград за добрые дела.
Хотя могли бы и упомянуть мое имя в газетах. Но никто не пожелал взять у меня интервью, хоть я и сделала на всякий случай модную прическу. Во всех репортажах просто говорилось: «Информация предоставлена членами семьи».
«Членами семьи». Как мило.
– Но я не понимаю, зачем ты вообще все это затеяла?
– Интуиция подсказала мне, что с двоюродной бабушкой Сэди что-то не так. Правда, никто меня не послушал, – не могу я удержаться от шпильки. – И на похоронах меня обозвали сумасшедшей.
– Речь, кажется, шла об убийстве, – замечает Тоня. – Но ее никто не убивал.
– Тогда я не знала подробностей, – произношу я со значением, – поэтому решила провести тщательное расследование. И через какое-то время мои подозрения подтвердились. – Они ловят каждое мое слово, будто я университетский профессор. – Эксперты Лондонской портретной галереи подтвердили мою правоту.
– А что им еще оставалось, – улыбается папа.
– И представляешь, – с гордостью добавляю я, – они оценили картину, определили стоимость, и теперь Билл отдаст папе половину.
– Охрене-е-еть! – Тоня шлепает себя по губам. – То есть… невероятно. И сколько ж тебе перепадет, папочка?
– Кажется, несколько миллионов, – смущается папа. – Билл твердо решил их вернуть.
– Ему не остается ничего другого, – в который раз объясняю я. – Он украл их. Он вор!
Тоня потрясена до глубины души. Она хватает гренок и яростно вонзает в него зубы.
– А редакционную статью в «Таймс» вы видели? – вопрошает она. – Это отвратительно.
– Да, его разделали под орех, – морщится папа. – Мы все сочувствуем Биллу, несмотря на…
– Лично я – нет, – возражает мама. – Так что говори за себя.
– Зачем ты так? – обескуражен папа.
– Я ни капельки ему не сочувствую. – Мама явно решилась на бунт, впервые в жизни. – Я чертовски зла. Зла на него.
Не верю своим ушам. Мама никогда ни на кого не сердилась. Тоня тоже растеряна. Она вопросительно смотрит на меня, но я только незаметно пожимаю плечами.
– Его поведение постыдно и непростительно. Твой отец всегда старается найти хорошее в людях, пытается объяснять дурные поступки, ищет смягчающие обстоятельства. Но в этом случае их просто нет!
Никогда не видела маму такой воинственной. Щеки пылают, пальцы нервно стискивают бокал.
– Ну ты даешь! – восклицаю я.
– И если твой отец продолжит защищать его…
– Я его не защищаю, – протестует папа, тяжело вздыхает, и скорбные морщины прорезают его лоб. – Но он же мой брат. Я вынужден с этим считаться.
– Успех твоего брата дорого обошелся нашей семье. – Мамин голос дрожит. – Мы не можем закрыть на это глаза. Надо быть честными. По крайней мере, хотелось бы. И давайте подведем черту под этой историей.
– Надо же, а я предлагала почитать книгу дяди Билла в нашем книжном клубе. Благодаря мне он продал восемь лишних экземпляров. (Надо думать, именно этот факт добил мою сестрицу.) А все это было вранье! Я презираю его! – Она резко оборачивается к папе: – И если ты, папа, не злишься на него, то ты просто размазня!
В глубине души я ликую. Тонина бесцеремонность раз в жизни только на пользу.
– Конечно, я злюсь, – признается папа. – Как же иначе? Но мне надо привыкнуть. Не просто осознать, что твой младший брат такой эгоистичный и беспринципный… кусок дерьма. Думаю, и так все понятно.
– Вот поэтому мы должны забыть о нем, – твердо говорит мама. – Проживем без него. Почувствуем себя наконец людьми первого сорта.
Энергии в мамином голосе больше, чем за все последние годы. Вперед, мамуля!
– Как же все удалось утрясти? – морщится Тоня.
– Это заслуга Лары, – с гордостью говорит мама. – Обсудила проблему с Биллом, пообщалась с музейщиками, все уладила и основала собственный бизнес! Мы за ней как за каменной стеной!
– Здорово! – Тоня широко улыбается, но я вижу, что она расстроена. – И как у тебя только получилось?
Явно ищет мое уязвимое место и надеется вернуть утраченные позиции…
– А что с Джошем? – вдруг сочувственно кудахчет она. – Папа сказал, вы снова встречались какое-то время, но потом расстались навсегда. Должно быть, нелегко тебе пришлось. Такая потеря.
– Какой Джош, господи! Я уже и думать забыла.
– Но ведь так больно расставаться с любимым человеком, – наседает Тоня, не сводя с меня выжидающего взгляда. – Сразу начинаешь сомневаться в себе. Думать, что ты недостаточно хороша и привлекательна. Но это, конечно, не так! Возможно, другие мужчины тебя оценят.
– Например, мой новый бойфренд, – соглашаюсь я.
– Как новый? – Физиономия у сестрички вытягивается. – Откуда он взялся?
Могла бы и не удивляться так сильно.
– Он американец, работает здесь по контракту. Его зовут Эд.
– Приятный молодой человек, – поддерживает меня папа.
– На прошлой неделе мы вместе обедали, – добавляет мама.
– Вот как? – надувается Тоня. – Что ж, я очень рада. Но каково тебе будет, когда он вернется в Америку? – цепляется она за соломинку. – Романы на расстоянии обречены. Международные переговоры, разница во времени…
– Посмотрим, как будут развиваться события, – улыбаюсь я.
– Я могу заставить его остаться! – грозно рявкает Сэди у меня в ухе. Оборачиваюсь и вижу, что она парит рядом со мной, выражение лица самое решительное. – Раз уж я твой ангел-хранитель. Останется как миленький.
– Прошу простить, – обращаюсь я к домашним, – но мне срочно нужно отправить сообщение.
Я достаю телефон и, расположив его так, чтоб Сэди удобно было читать, начинаю печатать.

Не волнуйся. Не надо никого заставлять. Где ты была?

– Хочешь, он попросит твоей руки? – продолжает она, игнорируя мой вопрос. – Вот будет весело! Я заставлю его сделать предложение и подарить самое лучшее кольцо, а потом мы начнем планировать свадьбу!

Нет, нет, нет! Сэди, прекрати! Не трогай его. Пусть сам решает. Слушает СВОЕ сердце.

Сэди читает сообщение и возмущенно фыркает:
– Уж я ему плохого не посоветую.
Я не могу сдержать улыбку.
– Ему пишешь? – интересуется наблюдающая за мной Тоня.
– Нет, – уклоняюсь я. – Подруге. Близкой подруге.

Спасибо за помощь. Не ожидала.

– Здорово я придумала? – радуется Сэди. – Смешно получилось? А шампанское вы уже заказали?

Пока нет. Сэди, ты лучший ангел-хранитель НА СВЕТЕ.

– Сложно не согласиться. Так, где бы мне присесть?
Перелетев через стол, она устраивается с краешку, и тут же появляется раскрасневшаяся, возбужденная Кейт.
– Вы не поверите! – восклицает она. – Нам только что прислали бутылку шампанского из магазина на углу. Сказали, что это приветственный подарок от соседей. И весь телефон нам оборвали, не бойтесь, я всех записала. И еще переслали корреспонденцию на новый адрес. Всю я приносить не стала, но одно письмо показалось мне интересным. Из Парижа… – Она протягивает мне большой пакет, одаривает всех улыбкой и подвигает себе стул. – Вы уже заказали? Я такая голодная! Мы, кажется, еще не встречались? Я Кейт.
Кейт с Тоней знакомятся, папа разливает вино, а я мрачно изучаю плотную упаковку. Значит, из Парижа. Почерк женский. Внутри что-то плотное и шишковатое, я чувствую это сквозь упаковку. Ой! Ожерелье!
Сэди пристально смотрит на меня через стол. Не сомневаюсь, наши мысли совпадают.
– Давай же, – кивает она.
Дрожащими руками вскрываю пакет. Внутри целая тонна папиросной бумаги. Под ней мерцает что-то желтое.
– Это оно, правда? – Сэди бледнеет. – Его все-таки прислали?
Я поспешно встаю.
– Мне нужно… позвонить. Извините. Я на минутку. Скоро вернусь.
Быстро направляюсь во внутренний дворик, выхожу через пожарный выход, забиваюсь в самый дальний угол, открываю пакет.
Наконец-то. Оно у меня в руках. История закончена.
На ощупь ожерелье теплое. И гораздо тяжелее, чем я ожидала. Солнечные лучи отражаются в горном хрустале, бусины сверкают и играют. Мне тут же хочется нацепить эту красоту на себя. Но я не могу этого сделать без разрешения стоящей рядом Сэди.
– Поздравляю. Мы нашли его. – Я автоматически пытаюсь повесить ожерелье ей на шею, как будто вручаю олимпийскую медаль, пробую снова и снова, хотя понимаю, что мне это не удастся. – Что же мне делать? – Не знаю, плакать мне или смеяться. – Ведь оно твое! Ты должна его надеть! Но оно не держится…
– Ладно, хватит! – кричит вдруг Сэди. – Все это… Ты знаешь, что надо делать.
Наступает тишина, только с дороги доносится шум проезжающих машин. Я прячу глаза. Мы так долго охотились за этим ожерельем, и вот оно у нас… Проклятье! Я не готова. Ведь Сэди появилась из-за ожерелья. И теперь, когда оно найдено…
Я гоню прочь ужасные мысли. Не хочу об этом думать. Просто не хочу.
Ветерок гонит листья по дворику, а Сэди все смотрит и смотрит на меня, потом тихо говорит.
– Мне надо подумать.
– Хорошо, – так же тихо отвечаю я.
Прячу ожерелье в сумочку и возвращаюсь в ресторан. Сэди исчезла.

Аппетит пропал. Есть совсем не хочется, как и вести беседы. В том числе и с шестью начальниками отделов кадров разных престижных фирм, которые названивают в офис и требуют встречи. Взгляд мой то и дело притягивается к бумажному пакету, в котором лежит ожерелье.
Эду я отправила эсэмэску, написала, что разболелась голова и я хочу провести тихий вечер дома. Одна. Я и на самом деле одна, Сэди нет. Оставляю ужин нетронутым, надеваю ожерелье, залезаю в постель и перебираю бусины. Спать я не могу. Под утро встаю, одеваюсь и выхожу на улицу. Нежно-розовый восход окрасил серое небо. До чего же красиво. Я покупаю кофе, сажусь в автобус и еду в Ватерлоо, бездумно разглядывая пустые улицы. В половине седьмого я на мосту. Странно, но даже в такой час здесь полно праздно прогуливающихся. Галерея еще закрыта, но внутренний дворик открыт. Я прохожу туда и приваливаюсь к стене. Здесь ни души. Так кажется всем, но не мне.
Я медленно пью давно остывший кофе и жду. Ровно в восемь, со звоном церковных колоколов, рядом со мной возникает Сэди. На ней очередное потрясающее жемчужно-серое платье с полупрозрачной юбкой в форме лепестков, серая шляпка-колокол надвинута на самые глаза. Я ничем не выдаю своего присутствия, но Сэди замечает меня и удивленно замирает.
– Ты?
– Привет, – вскидываю я руку. – Так и думала, что найду тебя здесь.
– Где ожерелье? – тревожно спрашивает она. – Ты его не потеряла?
– Разумеется, нет! Не беспокойся, оно у меня. С собой.
Я нервно оглядываюсь по сторонам, хотя во дворике ни души, потом достаю ожерелье. В это ясное, прозрачное утро оно еще прекраснее. Сэди завороженно смотрит на украшение, протягивает руку, но тут же поспешно отдергивает.
– Как бы мне хотелось прикоснуться к нему, – шепчет она. – Ты должна мне его вернуть.
– Я бы с радостью. Но как ты это себе представляешь?
Сэди молча смотрит на меня.
– Прямо сейчас.
В горле набухает ком. Я не могу произнести ни слова.
– Я хочу получить его, – тихо, но требовательно шепчет Сэди. – Слишком долго я ждала.
– Я все сделаю, – обещаю я, вдавливая бусины в ладонь с такой силой, что наверняка останутся синяки. – Оно ведь твое.

Дорога не занимает много времени. Такси летит слишком быстро. Я чуть не попросила водителя ехать помедленнее. Мне хочется, чтобы время замерло. Пусть такси застрянет в пробке часов на шесть. Но нет, мы въезжаем на маленькую пригородную улочку. Приехали.
– Быстро домчались, да? – жизнерадостно заключает Сэди.
– Да, – натужно улыбаюсь я. – Мигом.
Страх снова наваливается на меня. Ладонь, кажется, приросла к ожерелью. Я не могу разжать пальцы, хотя расплачиваться с таксистом одной рукой не слишком удобно.
Машина уезжает, мы переглядываемся. Справа и слева мелкие магазинчики и конторы, одна из них похоронная.
– Здесь! – зачем-то указываю я на вывеску «Вечный покой». – Боюсь, еще закрыто.
Убедившись, что дверь заперта, Сэди заглядывает в окно.
– Придется подождать, – равнодушно говорит она и возвращается ко мне.
Мы плюхаемся на деревянную скамейку. Молчим. Я смотрю на часы. Без пятнадцати девять. Похоронная контора откроется через четверть часа. Это так ужасно, что даже думать об этом не хочется. Еще успею. Лучше поговорю с Сэди, пока есть возможность.
– Кстати, милое платье. У кого позаимствовала?
– Вот еще, – говорит Сэди обиженно, – это мое. – Она оглядывает меня и неохотно признает: – Твои туфельки тоже ничего.
– Спасибо на добром слове. – Вместо улыбки у меня выходит жалкая гримаса. – Купила на днях. Если честно, Эд помог выбрать. Прогулялись с ним вечером по магазинам. В «Уайтлиз»  как раз попали на распродажу…
Я несу всякую чепуху, лишь бы не молчать. Смотрю на часы: две минуты десятого. Пора бы и открыться. Впрочем, я благодарна даже за минутную отсрочку.
– А он неплох в постели, правда? – вдруг доверительно шепчет Сэди. – Я про Эда. Ну, ты тоже ничего.
В постели? Неужели она все-таки…
Вот черт. Черт.
– Ага, – грозно смотрю я на нее, – так я и знала! Ты подглядывала!
– Ну и что? – хохочет она. – Вы же меня не видели! Я очень скромно себя вела.
– И что ты видела?
– Все, что положено, – беззаботно заявляет она. – Яркое зрелище.
– Сэди, ты невыносима! Как тебе не стыдно подсматривать! Это даже законом запрещено!
Но она не обращает внимания на мои протесты.
– Я дам тебе один хороший совет. Маленький, но ценный. Так поступали в мое время.
– Только советов твоих не хватало! Не нужны мне никакие советы!
– Тем хуже для тебя.
Она принимается изучать свой маникюр, но я-то замечаю ее быстрые лукавые взгляды. И тут же начинаю изнывать от любопытства. Что же это за совет?
– Ладно, – сдаюсь я. – Выкладывай. Только без скабрезностей.
– Значит, так… – Она наклоняется поближе.
Но сексуальные секреты двадцатых годов прошлого века я узнать не успеваю. На крыльцо похоронного бюро поднимается немолодой мужчина в плаще.
– Что случилось? – Сэди прослеживает мой взгляд. – А-а.
– Он пришел, – шепчу я.
Человек в плаще смотрит на меня. А я, вжавшись в скамейку, гляжу на него.
– Вы ко мне? С вами все в порядке?
– Д-да. – Я с трудом встаю. – Вообще-то… я пришла навестить… Отдать мой долг. У вас моя двоюродная бабушка. Сэди Ланкастер. Кажется, вы… у вас…
– Так и есть.
– Можно мне… сейчас… увидеть ее?
– Отчего же нет. Подождите пару минут, пока я разберусь с делами, и я к вашим услугам, мисс…
– Лингтон.
– Лингтон. Если хотите, можете подождать в комнате для родственников.
– Спасибо, – через силу улыбаюсь я. – Только… позвоню.
Он исчезает внутри, а я не могу сдвинуться с места. Если бы время можно было остановить. Если бы можно было все переиграть. Но так не бывает. Я должна сделать то, что должна.
– Ожерелье у тебя? – спрашивает за спиной Сэди.
– У меня. – Я покорно достаю его из сумки.
– Хорошо. – Улыбка у нее напряженная. Ей уже не до сексуальных ретросекретов.
– Ты готова? Это не самое приятное место.
– Я туда и не пойду, – небрежно отвечает Сэди. – Подожду здесь. Тут спокойнее.
– Правильно, – соглашаюсь я. – Хорошая идея. Ты же не хочешь…
Я умолкаю, не решаясь сказать главное. Сэди не спешит мне помочь.
– Значит…
– Значит! – жизнерадостно восклицает Сэди, и мне все становится ясно. Она думает о том же.
– Как ты думаешь, что произойдет, когда я…
– Когда наконец избавишься от меня? – Сэди, по обыкновению, не склонна драматизировать события.
– Как ты можешь! Я просто…
– Не сомневаюсь. Тебе не терпится от меня избавиться. Я тебе ужас как надоела. – Подбородок ее предательски дрожит, но она продолжает улыбаться. – Так я и знала, что мы не найдем общего языка.
– Да уж, от тебя так просто не отвязаться, – вторю ей я.
– Ага, вместе навсегда.
– Только об этом и мечтала, – невольно смеюсь я. – Всю жизнь слушаться привидение.
– Ангела-хранителя, – поправляет меня Сэди.
– Мисс Лингтон, – зовет меня похоронный агент, – вы готовы?
– Одну секунду!
Дверь закрывается, я нервно одергиваю пиджак, затягиваю пояс, выигрывая этим лишние тридцать секунд.
– Отдам ожерелье и вернусь, – спокойно говорю я. – А потом сходим в кино. Или еще чего придумаем.
– Договорились, – кивает Сэди.
Нет, не могу проститься вот так. Я гляжу на Сэди и изо всех сил стараюсь не разреветься.
– Но… на всякий случай… на случай, если… – Язык не слушается. – Сэди, мне было…
Ну что тут скажешь? Разве это можно выразить словами?
– Я все понимаю, – шепчет Сэди, и глаза ее светятся как звезды. – Мне тоже. А теперь иди.
У двери похоронного бюро оглядываюсь в последний раз. Она сидит очень прямо, взгляд сосредоточенный, руки сложены на коленях. Она не шевелится. Словно ждет чего-то.
Мне страшно представить, о чем она сейчас думает. Почувствовав мой взгляд, Сэди улыбается – широко и дерзко.
– Вперед!
– Вперед, – отзываюсь я. И посылаю ей воздушный поцелуй. Потом отворачиваюсь и решительно открываю дверь.
Время пришло.

У похоронного агента скошенный подбородок и странная манера тянуть «а-а-а», прежде чем что-нибудь сказать.
Мы проходим по серому коридору и останавливаемся у деревянной двери с надписью «Лилейные покои».
– А-а-а… я оставлю вас на несколько минут, – говорит он со значением, приоткрывает дверь и не может удержаться от вопроса: – Правда, что она нарисована на известной картине? Которая была во всех газетах?
– Да.
– А-а-а… Надо же. Сложно представить ее такой. Она ведь очень старая. Целых сто пять, кажется? Да уж, пожила.
Он по-своему проявляет внимание, но его слова причиняют мне острую боль.
– Не такая уж и старая, – довольно резко отвечаю я. – Мне она старой не кажется.
– А-а-а… Ну да, ну да.
– Знаете, я хотела бы положить ее любимую вещь… в гроб. Это возможно? С ней ничего не случится?
– А-а-а… Конечно, не случится.
– Только никому не говорите, – с горячностью прошу я. – Если кто-нибудь появится, пожалуйста, дайте мне знать.
– А-а-а… – Он внимательно изучает свои туфли. – Так и сделаю.
– Вот и славно. Спасибо. Тогда я… пойду.
Я закрываю за собой дверь и замираю.
Я понимаю, что должна это сделать, но ноги отказываются повиноваться. Несколько глубоких вдохов – и я решительно иду к светлому деревянному гробу.
Это и есть Сэди. Настоящая Сэди. Моя стопятилетняя двоюродная бабушка, которую я так и не узнала при жизни.
– Вот и встретились, – бормочу я. Потом бережно и нежно оборачиваю ожерелье вокруг морщинистой шеи.
Она такая крошечная, такая беззащитная. Сколько раз я пыталась к ней прикоснуться, взять ее за руку или обнять… И вот теперь она передо мной. Ее тело. Я осторожно поправляю седые волосы, разглаживаю складки на платье.
Наверное, полагается сказать что-то прочувствованное, но в голове ни единой мысли.
Надо уходить.
На подрагивающих ногах добредаю до двери, поворачиваю ручку и вываливаюсь в коридор.
– Попрощались? – спрашивает похоронный агент.
– Да-да. Все хорошо. Спасибо вам. Я на вас рассчитываю. А сейчас, простите, очень спешу. Важные дела.
Чуть ли не бегом устремляюсь к выходу и вылетаю на улицу. Дверь хлопает у меня за спиной, а я, хватая ртом воздух, смотрю на другую сторону улицы.
Скамья пуста.
Мне становится все ясно. Да кому не стало бы.
И все равно кидаюсь через дорогу, в отчаянии озираюсь и надрываюсь, пока хватает голоса:
– Сэди! СЭДИ!
Я рыдаю, отказываюсь от помощи добросердечных прохожих, какое-то время ношусь вокруг скамейки, затем падаю на нее без сил. Я надеюсь на чудо. Я жду.
Вскоре начинает темнеть, я дрожу то ли от холода, то ли от напряжения. И наконец сдаюсь. Сердце не врет.
Она не вернется. Наши дороги разошлись.

0

29

Глава двадцать седьмая

– Дамы и господа!
Микрофон дает петуха, я замолкаю и смущенно откашливаюсь. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с такой мощной звуковой системой, и хотя я предварительно потренировалась, произнося: «Привет, стадион Уэмбли, раз-два, раз-два», все равно выходит не слишком хорошо.
– Дамы и господа! – снова начинаю я. – Благодарю вас за то, что почтили нас своим присутствием в этот печальный, торжественный и радостный день… – На меня с ожиданием смотрят десятки глаз. Пожалуй, даже сотни. Все пределы церкви Святого Ботольфа забиты. – Чтобы выразить признательность необыкновенной, тронувшей наше сердце женщине.
Огромная репродукция портрета Сэди занимает почетное место. Она украшена самыми роскошными и потрясающими цветочными композициями, которые я когда-нибудь видела, – лилии, орхидеи, вьющийся плющ и желтые розы с зеленом мхом, изображающие ожерелье.
Знаменитые лондонские флористы, «Хоукс и Кокс», славно поработали. Они узнали о мемориальной службе, связались со мной и предложили свои услуги абсолютно бесплатно, ведь они – огромные фанаты Сэди и всегда рады продемонстрировать свое к ней почтение. (Циники бы сказали, что все это они сделали ради рекламы.)
Поначалу не предполагалось такое скопление народа. Просто мемориальная служба для близких в память о Сэди. Но Малькольм из Лондонской портретной галереи прослышал об этом, по его предложению мы выложили информацию на сайте музея, и все поклонники изобразительного искусства получили возможность выразить уважение к столь знаменитой персоне. Отбоя от желающих не было, так что пришлось проводить жеребьевку. Ее результаты объявляли по телевизору в «Вечерних новостях», и теперь все счастливчики здесь. Когда я увидела эту прорву народа, чуть не лишилась чувств.
Дресс-код на сегодня – «двадцатые годы», и каждый постарался как мог. И хотя викарий твердил, что на похоронных службах не принят «дресс-код», правила диктовала я. Сэди наверняка понравилось бы.
Медсестры из дома престарелых приоделись и приодели своих пожилых пациентов. Выглядят они очень эффектно, сплошь шляпки и бусы. Джинни смотрит на меня и приветственно машет веером.
Джинни и несколько других сестер пригласили на кремацию и закрытые похороны Сэди несколько недель назад. Там присутствовали только люди, знавшие Сэди лично. В сердечной обстановке мы пообедали, поплакали и посмеялись, выпили вина, вспомнили разные истории из жизни Сэди, а потом я внесла огромную сумму на счет дома престарелых.
Маму с папой я не пригласила. Но они не обиделись.
Сейчас они сидят в первом ряду. Мама в жутковатом лиловом платье с заниженной талией и повязке, которая подошла бы солисткам группы АББА. Папа надел вполне заурядный современный костюм, из кармашка торчит шелковый платок в горошек. Но все это неважно, ведь в глазах родителей, устремленных на меня, столько нежности и любви…
– Те, кто не знал Сэди лично, конечно, спросят: каким человеком она была? Удивительной. Остроумной. Веселой, смелой и неординарной… К жизни она относилась как к увлекательному приключению. Как известно всем собравшимся, она была музой одного из величайших художников двадцатого века. Они любили друг друга всю жизнь, но трагические обстоятельства разлучили их.
Я перевожу дыхание. Весь вечер я репетировала перед родителями речь, а папа недоверчиво повторял:
– Откуда ты все это знаешь?
Пришлось ссылаться на архивы и старые письма.
– Она была бескомпромиссна и решительна. И всегда делала что хотела. Она могла сотворить невозможное. Для себя и для других. (Эд, сидящий рядом с мамой, подмигивает мне. Он уже тоже выучил мою речь наизусть.) Не каждому удается дожить до ста пяти лет, но Сэди считала себя молодой и ненавидела, когда ее принимали за выжившую из ума старуху. В душе ей всегда оставалось двадцать три. До самого последнего момента она получала от жизни удовольствие. Она любила чарльстон, коктейли, танцы в ночных клубах и фонтанах, предельную скорость, помаду, курительные трубки… и… разные шалости.
Надеюсь, меня мало кто понял. Публика вежливо улыбается, как если бы я упомянула, что Сэди увлекалась составлением букетов из полевых цветов.
– И она терпеть не могла вязание, зато любила журнал «Грация».
По рядам прокатываются волны смеха, и я ликую. Мы здесь не для того, чтобы плакать.
– Разумеется, для нас, членов ее семьи, она не была безвестной девушкой с портрета. Сэди – моя двоюродная бабушка. Часть семейной истории. – Я делаю паузу, давая понять, насколько это важно. – Люди часто пренебрегают семьей. Не ценят ее в должной мере. Но семья – это наша история. Семья – это мы сами. И без Сэди никто из нас не был бы таким, какой он есть.
Дядя Билл сидит рядом с папой в сшитом на заказ костюме, в петлице гвоздика. Последний месяц оказался для него не самым лучшим в жизни. Его лицо то и дело мелькало в светских и экономических новостях, но никто не сказал о нем доброго слова.
Поначалу я вообще не хотела приглашать дядюшку, но его пресс-секретарь буквально умолял, поскольку для репутации дяди Билла было чрезвычайно важно, чтобы он присутствовал на публичной поминальной службе. Ладно, пусть придет и отдаст Сэди должное. Но лишь на определенных условиях.
– Именно по этой причине я создала фонд имени Сэди Ланкастер. Собранные средства будут распределяться попечителями на мероприятия, которые пришлись бы ей по вкусу. В первую очередь мы будем поддерживать различные танцевальные коллективы и фестивали, благотворительные организации, помогающие пенсионерам, дом престарелых «Фэйрсайд» и Лондонскую портретную галерею, которая так заботливо сохранила для нас образ Сэди.
Малькольму Глэдхиллу очень нравится моя инициатива. Когда он услышал о ней в первый раз, то весь порозовел от удовольствия и предложил мне войти в попечительский совет, раз уж я такая поклонница искусств. (Я не стала признаваться, что меня интересует исключительно портрет Сэди, а на остальные картины глубоко наплевать.)
– Мой дядя, Билл Лингтон, также проявил интерес к своей тетушке, и от его лица я хочу прочитать следующий текст.
Ни за что на свете я не пущу Билла на трибуну. И не разрешу написать собственную речь. Пусть моя речь станет для него сюрпризом.
– «Только благодаря портрету тети Сэди я смог основать собственную фирму, что сделало меня одним из крупнейших английских бизнесменов. Пока она была жива, я не проявлял к ней должного внимания. Я сожалею. – Эффектная пауза. Все затихли в напряженном ожидании. Журналисты старательно строчат в блокнотах. – И я с удовольствием жертвую десять миллионов фунтов фонду имени Сэди Ланкастер. Это лишь скромная компенсация в память моей любимой тетушки».
Изумленный гул проносится по залу. Дядя Билл зеленеет на глазах, безумная улыбка расплывается по его лицу. Я бросаю быстрый взгляд на Эда, он поднимает большой палец. На самом деле десять миллионов – это его идея. Мне и пять казались верхом наглости. Как бы то ни было, дядюшка не сможет пойти на попятный. Его обещания слышали шестьсот человек и целая толпа журналистов.
– Я искренне благодарна всем, кто пришел. Когда картину выставили в Лондонской портретной галерее, Сэди находилась в доме престарелых. Она так никогда и не узнала, как ее любят и ценят. Увидев такую толпу почитателей, она была бы поражена. Она бы поняла…
Слезы подступают к моим глазам. Но я сдерживаюсь. Не сейчас. Надо закончить речь. Вдыхаю поглубже и улыбаюсь из последних сил.
– Она бы поняла, какую радость подарила нам и многим поколениям, которые придут за нами. Я страшно горжусь своим с ней родством.
Оборачиваюсь к картине и смотрю на Сэди.
– Теперь мне только остается добавить… за Сэди!
Толпа оживляется, все охотно поднимают коктейльные фужеры. На входе каждый мог выбрать джин с шампанским или «Сайдкар»,  и мне плевать, что в церкви коктейли обычно не подают.
– Вперед!
Я высоко поднимаю бокал, и все послушно повторяют: «Вперед». Потом выпивают в почтительном молчании. Орган выводит первые такты «Иерусалима».
Я спускаюсь с трибуны к Эду и родителям. Эд выложил на аукционе «Сотбис» целое состояние за винтажный смокинг двадцатых годов и теперь похож на звезду черно-белого кино. Узнав цену, я вскрикнула от ужаса, но он только пожал плечами и сказал, что понимает, как много для меня значит эта эпоха.
– Ты была великолепна! – шепчет он, сжимая мою ладонь. – Она бы тобой гордилась.
Все поют, а я не могу присоединиться к общему хору. Дыхание перехватывает, слова застревают в горле. Так что я просто рассматриваю украшенную цветами церковь, эффектные наряды и поющих людей.

Служба заканчивается, и органист принимается наигрывать чарльстон (и плевать, что чарльстон в церкви и на поминках обычно не звучит). Публика медленно вытекает на улицу. Но я не спешу – по-прежнему сижу в первом ряду, вдыхаю аромат цветов и жду.
Я почтила ее память. По крайней мере, мне хочется в это верить. Я старалась.
– Дорогая! – Ко мне приближается мама со сбившейся на сторону лентой. Щеки ее пылают, она садится рядышком, вся светясь от удовольствия. – Ты все чудесно придумала! Чудесно!
– Спасибо, – благодарно улыбаюсь я.
– Ты так ловко уела Билла. У твоего фонда большое будущее. А уж коктейли! – добавляет она, опустошая бокал. – Какая светлая идея!
Мама сегодня такая умиротворенная. Ее не заботило, что все опоздают, напьются, разобьют бокалы или чего похуже.
– Мама, что с тобой? – не могу удержаться я. – Ты такая веселая. Просто удивительно.
Может, она сидит на валиуме или прозаке? Мама молча одергивает лиловые рукава.
– Это странная история, – говорит она, помолчав. – Только с тобой я могу поделиться. В общем, несколько недель назад…
– Ну же!
– Я как будто слышала… – Она медлит, потом шепчет: – Голос у себя в голове.
– Голос? – напрягаюсь я. – Какой голос?
– Я не слишком верующая. Так уж вышло. – Мама оглядывается и наклоняется ко мне: – Но этот голос преследовал меня целый день! Не давал покоя! – Она стучит себя по голове. – Я думала, с ума сойду!
– И что же он говорил?
– Не поверишь. «Все будет хорошо, не волнуйся!» Буквально изводил меня этой фразой. Не представляешь, как он мне надоел. И тогда я сказала: «Отцепись от меня, я все поняла!» И голос тут же пропал.
– Вот это да, – бормочу я. – Как просто.
– С тех самых пор я и не дергаюсь по пустякам. – Мама смотрит на часы: – Ладно, пора идти, папа отправился за машиной. Тебя подвезти?
– Нет. Увидимся позже.
Органист выводит очередной чарльстон, я разглядываю сводчатый потолок и обдумываю мамины слова. Интересно, что еще Сэди успела сделать?
Музыка умолкает, в церкви пусто. Уборщица методично гасит свечи. Я беру сумку и встаю. На улице невольно зажмуриваюсь от яркого солнечного света, потом поднимаю взгляд к небу. В последнее время что-то частенько я на него засматриваюсь.
– Сэди, – тихонько зову я. – Сэди, ты здесь?
Нет ответа. Как всегда.
– Какая же ты умница! – Эд, взявшийся неизвестно откуда, целует меня в губы. Где он был все это время? Прятался за колонной? – Ты отлично все продумала. Каждую деталь. Прекрасная служба. Я любовался тобой все время.
– Как приятно это слышать, – вспыхиваю я. – Мне тоже понравилось. И так много народу собралось!
– Просто потрясающе. И это только твоя заслуга.
Мы проходим сквозь кованые ворота, Эд берет меня под руку. Вчера на репетиции службы Эд как ни в чем не бывало сообщил, что задерживается в Лондоне еще на полгода: мол, не пропадать же страховке. Потом он изучающее посмотрел на меня и поинтересовался, как я к этому отношусь.
Я состроила умное лицо и многозначительно заметила, что страховке, конечно, пропадать негоже. Эд ухмыльнулся. А я так и расцвела в ответ.
– А с кем ты сейчас разговаривала? – как бы между делом интересуется он. – На ступенях?
– Ты о чем? – прикидываюсь я дурочкой. – Ни с кем. Где твоя машина?
– А то мне показалось, что ты звала Сэди.
Я изо всех сил изображаю недоумение:
– Звала Сэди? Что за странная идея? С чего бы это?
– Вот и я подумал. С чего бы это?
Он от меня не отстанет. Бесполезно даже надеяться.
– Может, виноват мой английский акцент? – вдруг осеняет меня. – Кажется, я говорила «Сайдкар». Собиралась пропустить стаканчик.
– «Сайдкар»? – Эд озадаченно смотрит на меня и качает головой: – Что-то не сходится. Не пойму, что именно, но что-то точно не так.
Сердце на миг замирает. Эд все обо мне знает. Пусть узнает и про Сэди. В конце концов, его это тоже касается.
– Что ж… ты, как всегда, прав. Я обязательно тебе расскажу. Попозже.
Эд улыбается, оглядывает мое винтажное платье, гагатовые бусы, старомодно завитые волосы.
– Пойдем, девушка двадцатых. – Он уверенно берет меня за руку. – Ты достойная наследница своей знаменитой бабушки. Жаль, что она не видит.
– Ты прав, – соглашаюсь я и кидаю еще один взгляд на голубое небо. – Мне тоже жаль.
Надеюсь, она видит.

0


Вы здесь » Наш мир » Зарубежные книги » Софи Кинселла - Девушка и призрак